звезда Высоцкого.
                       И саксофон Козлова
светился, проповедуя любовь...

Зачем всё так печально и нелепо?
Одни ушли на заработки хлеба,
другие растворили свой талант
в спиртном.
Рак ненасытный съел Стасиса. Рок
украл Высоцкого у гулевой гитары.
Во Времени они остались, но Пространство
без них заметно опустело. Почему
из жизни выжимают, как из губки,
людей и музыку? Печально и нелепо...

Я десять лет мотался по стране,
порою ненадолго перепры-
гивал границы разных государств.
Везде одно немузыкальное Пространство
и Время не поёт.
                       Магнитофоны, диски,
певцы, ансамбли - звукозапись жизни.
Но Музыка из Времени ушла.

Я посетил балтийский городок,
напоминавший музыкальную шкатулку.
Здесь так же жизнь брала что можно взять.
Ночные варьете, джаз, триенале...
Но в "Неринге" Ганелин не играл.

Чего ж меня туда несло? Я взял
традиционный кофе. Было пусто,
лишь память, как метель, меж столиков мела.
И вдруг в Пространстве появился звук -
он шёл как будто из того десятилетья,
но приближался, а не угасал,
как если б кто-то нёс магнитофон
с кассетою тех лет.
                                              И всё кафе
забытой музыкой заполнилось - вошла
та девочка, негласная легенда
шестидесятых. В ней звучал мотив,
который я, исколесив десятилетье,
искал - не слышал. Я невольно встал.

"Зачем ты здесь звучишь, - она сказала, -
зачем из одиночества меня
выманиваешь музыкой забытой?.."
Упала ложка, звука не издав.
"Я? Музыка? Я слушаю тебя!.."

Мы слушали друг друга до утра,
немое переплыв десятилетье,
мы возвратили Музыку себе.
Но снег шуршал, напоминая нам,
что рядом в барнаулах и парижах
нет Музыки, а есть тоска по ней.
Где Музыка?
Скитается? Плутает?
Ведь Музыка - она не исчезает.

Мы не хотим так больше, не хотим!
Ведь мы не зря услышали друг друга,
не зря - земля,
не зря - боренье духа,
не зря висит над чёрною округой
метели нотной белый негатив...

САКСОФОНИСТ

Алексею Козлову

1.

Жизнь моя,
                       волшебная, дурная,
говорю во сне и наяву:
"Я не живу,
                       когда я не играю.
Я не играю - я живу,
даже если от непониманья
падаю в траву..."

2.

Я люблю моё чеканутое поколение,
которому в шестьдесят втором
дали под дых -
                       в солнечное сплетение
державным кулаком.

Было это вроде обратной стороны
родительской ласки.
Но мы понимали,
                       необстрелянные пацаны,
что кулак не выражает страны,
а страна навсегда оставалась прекрасной!

Время поскользнулось -
                       словно наступило на пельмень.
Мы харкали кровью,
                       валяясь в дерьме.
Изгалялся над Музой
                       высокооплачиваемый хамелеон.
И висел надо мной,
                       как Есенин в петле,
золотистый мой саксофон.

И от этого мне стало страшно.
                                              И я встал.
И снял его со стены.
И страна, словно озеро,
                                           была виновато-чиста,

и кружили над ней
                         мои лебединые пацаны.
Но такая была нехорошая тишина,
словно на Бога
                       напяливали ватные штаны.

Я стоял на ногах, потому что держался
                               за интеграл саксофона.
Я разбитым ртом
                              медленно к нему припал,
и полилось из его горла
                  что-то незнакомо-озёрное,
                              лебедино-несочинённое.
Пополам с кровью.
Потом всё чище.
Я такого никогда ещё не играл.