4.

Где-то там, за лесом поле, выжигает солнце силы, на рубахе грязной солью жизнь у смерти проступила, отпечатан в роговице, изменившей цвет на серый, след души, что взмыла птицей, за растаявшею верой, за чертой корявых истин, в полусне бредовой яви ветер кармы гонит листья и скрипит чуть слышно гравий по дорожке прямо к дому, что стоит плющом увитый, где до странности знакомо слышен голос Маргариты, где – что было, то сгорело, и пойдут столетья сонно – то заглянет Азазелло, то заедет Абадонна. К дому ближе – и яснее, и тревожней радость встречи... Пустота... И небо рдеет от заката. Лезет вечер между скалами и мажет, как плохой художник кистью, небо угольною сажей. Ветер кармы гонит листья... И мелькнула ночь. Пропала. Снова дом в конце дороги...
Ближе... ближе и... сначала...
Мне бы яду...
Боги... Боги...

5.

Государыня-река, долгая дорога,
путь вдоль сонных берегов – предопределён,
от сумы рукой подать нищим до острога,
а из княжеских палат – к Богу на поклон.

Ладил мастер купола, не жалея злата,
колокольный перезвон славил божий свет,
а у двери серафим смотрит виновато,
только смотрит и молчит –

никого здесь нет.

СЕЗОН ДОЖДЕЙ

И дело явно дрянь. И дождь стеной –
он холоден настолько, что о снеге
невольно призадумался бы Ной,
решившись покататься на ковчеге.
В окрестностях созвездья Гончих Псов
вполне безлюдно. Заперты ворота
на тридцать три замка
и на засов,
покрытый полустёртой позолотой.

Заброшен храм Верховного Суда,
привратник запил горькую украдкой,
в сторожке затворившись от стыда...
Я слышал, пресловутые осадки
кого угодно могут доконать –
всё кончится
банальным нервным срывом...

...ложится вечер в мокрую кровать
и скалится невесело и криво
возникшей ниоткуда темноте.

...Опять стучат в проклятую калитку –
и, как всегда, наверное – не те,
угрюмые, промокшие до нитки,

и сгинут
к наступлению утра –
за полчаса до серого рассвета,
упомянув какого-то Петра,
не давшего желанного ответа.

Хреново мне.
Не ладится никак.
Зарос мой сад по пояс сорняками...
Я слышал, что сейчас везде бардак.
Внизу – понятно.
Но – за облаками?..

И всё-таки идут четвёртый год –
дожди...
дожди...
Ещё лет пять и – море.
Хронически с погодой не везёт.
А главное – ведь с нею не поспоришь.
И завтра будет то же, что вчера.
Крылатые попрятались по гнёздам –
со скуки спят.
Нелётная пора.
Но им, по крайней мере, снятся звёзды,

а мне что делать?
Бледная тоска
сидит напротив, радостно зевая,
и кажет кукиш. Крутит у виска.
Реальна до того, что – как живая.

Свихнусь.
И не иначе.
Где сосед?
Ситар в углу – от прошлого визита
пылится сто, а может двести лет...
ну вот – не помню...
Многое забыто.
Оно понятно, там у них – Восток,
который: “...дело тонкое, Петруха...”
Другой сосед – на Западе.
Итог:
когда нужны – их не дождаться.
Глухо.

...Лежит свет тусклой лампы на столе,
ни строчки,
ни намёка на полслова...

...окончится всё тем, что на Земле
прочтут про взрыв очередной сверхновой.

ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ СИНДРОМ

Почил Карабас. Озабочен его некрологом –
Пьеро дописался до исчезновения тени,
и встал нерешительно у болевого порога –
присущей поэтам и мистикам вечной мигрени.

Тоска вечерами. В провинции сумрак и стужа,
при свете фонарном
                                предметы становятся ближе,
заметно отсюда, что мир произвольно заужен,
а курс этой жизни –
всегда и стабильно занижен.