<< |
Елена КЛИМЕНКО
НЕКРОВНОЕ РОДСТВО
Дружба, родство души для меня всегда были особенно важны.
Одиночество птенца, выпихнутого из родного гнезда, преследовало меня многие
годы. Отсюда – подсознательные поиски Отца, учителя, который поможет мне
найти свой путь. Но насколько обоснована была претензия Александра Казанцева
на литературное отцовство по отношению ко мне? Как и с кровным отцом (тоже
Скорпионом по гороскопу) – отношения наши закручивались замысловато. Не
было благодушного обожания, было скуповатое внимание – к успехам и огрехам,
особенно поначалу. Может и не писала я тогда ничего достойного похвал.
Да и сама в юности была ершистее некуда, когда весной 1980 года, будучи
учащейся приборостроительного техникума, послала свои стихи в газету “Молодой
ленинец” и получила приглашение от А.Казанцева на заседание литобъединения
“Томь”. И последующие несколько лет не было в моей жизни более важных
и ярких событий, чем связанные с общением в этом кругу единомышленников.
Да и всю мою дальнейшую жизнь определил этот круг. Громких похвал не случалось,
но мне памятен стихотворный отзыв Александра Иннокентьевича на самодельной
книжечке, которую он изготовил к моему первому обсуждению:
Пускай она с рифмовкой не в ладах
И ритм порой ломает очень резко,
Слова, как воробьи на проводах
Сидят себе взъерошенно и дерзко.
Пускай немелодичен щебет их,
Пускай порой излишне он трескучий,
Но все-таки предчувствуется стих
В неразберихе ритмов и созвучий!
Книжечка называлась “Листопадный сонник. Неполное собрание
сочинений” и содержала 11 попыток стихотворчества. В литобъединении блистали
свои “звезды”, к коим я не принадлежала, но мне достаточно было и общей
творческой атмосферы.
Сам Казанцев тогда тоже только учился учить, ведь был ненамного старше
своих учеников и больше молчал, усмехаясь в усы, наблюдая наши перепалки
в пылу обсуждения рукописей. Кроме руководителя во главе стола сидели
два штатных оппонента – высоколобый Григорий Фудим и приземленный Александр
Копнов. Единого мнения не существовало, много спорили. Тогда же зародилась
традиция чтения по кругу в конце заседания – руководитель тоже обязательно
читал новое стихотворение. Критика руководителя тоже не возбранялась.
Публикаций у меня, не писавшей “про корову и про рожь” долгие годы не
было, выступлений на радио – единицы. Были выступления на агитплощадках,
поездки по районам области от обкома ВЛКСМ в сборной бригаде с бардами
и художниками – тоже своеобразная школа. Но главной школой, думаю, были
наши посиделки, чтения, обмен книгами, свежими журналами и пластинками.
МЫ ЖИЛИ ПОЭЗИЕЙ. Любой факт биографии превращался в литературное произведение.
Благо добывание хлеба насущного никого не обременяло. “Любите друг друга,
поэты! Ст
|
|
хи – это дети любви!” – этот призыв Александра Казанцева мы
свято чтили и претворяли в жизнь.
Каково же было непосредственное литературное влияние Александра Казанцева
на мои стихи? Сложно сказать... Насколько оно было в принципе возможно
– ведь различие полов несомненно сказывается на подходах к творчеству
– ну, не могу я по-мужски рубаху рвать на груди! Страсти, роковые истории,
несомненно имевшие место и в моей жизни, переплавлялись внутри и на бумагу
выносились уже дозировано. А Александр учил открытости и откровенности,
хотя не забывал отдать должное художественному вымыслу.
После ухода Казанцева из лито “Томь” (повод для ухода – это отдельная
история, достойная романа) лет десять наши пути почти не пересекались.
Я, как и все, пыталась выжить, немного писала, подавала рукописи своих
стихов на областные семинары молодых писателей, где их неизменно ругали,
поскольку не радовала я взгляды членов жюри округлостью коленок и других
частей тела. Где, кстати, теперь их музы, нимфы и чаровницы?! Немногие
остались верны литературному творчеству, в основном реализовали себя в
других ипостасях. Перестройка сломала многих поэтов “Томи” – так трагически
умер Владимир Антух, наш с Казанцевым ближайший друг. Выжившие разбрелись
по планете в поисках лучшей доли.
Возрождая в 1999 году литобъединение “Молодые голоса” при политехническом
университете Александр Казанцев сделал ставку на молодых, но призвал на
помощь и старые проверенные кадры, в том числе из былой “Томи” меня и
Александра Панова. И забурлила новая интересная жизнь вокруг этого литобъединения
и журнала “Сибирские Афины” – выступления у памятника А.С.Пушкину, всесибирские
семинары молодых писателей, коллективные сборники, конкурсы молодых поэтов.
Заметив довольно мощную волну молодых талантливых поэтов, в 2000 году
Александр начал издание их первых книжек в серии “Отныне” (приложение
к альманаху “Сибирские Афины”). Второй в серии стала моя книжка. Редактор
волновался даже больше автора, хотел, чтобы в неё вошло только самое лучшее
из написанного мною почти за двадцать лет. Сама же я сделала иллюстрации
и горжусь единством оформления и содержания (что, кстати, было отмечено
дипломом выставки “Томская книга-2000”). В 2003 году издала вторую книжку
и таким образом “дозрела” до вступления в Союз писателей России. Александр
Иннокентьевич тому весьма способствовал, хотя впоследствии и заявил мне,
обидевшись на критику его стихов, что сделал это только ради памяти нашего
общего друга Владимира Антуха. Но я думаю, что его первый порыв был искренним
и естественным – создать в союзе писателей круг близких ему людей. И впоследствии
привлекая меня к работе в редколлегии журнала “Сибирские Афины”, он ценил
меня как “рабочую лошадку” и поэта (непохожего на него), поддерживал мое
начинание в руководстве литературной студией при педуниверситете.
Как строптивая дочь (а только такие ему и нравились!) строптивого отца
я, конечно, взбрыкнула, узнав, что причислена наравне с Настей Ануфриевой
и Юрием Татаренко к птенцам Казанцева гнезда. Наверное, потому что уже
выросла. Но таков был Иннокентьевич, порывисто бравший под свое крыло
всякое талантливое существо, опекая того, кто и “сам с усами”. И это было
очень по-мужски. Тем более, что чужим
|
|
>> |