Я вышел с Сократом чуток поболтать,
С Рубцовым знакомиться заново,
И, вашу не слушая мать-перемать,
“Боярку” пить с Анькой Незнамовой.

* * *

Разлюбезные мои недруги упёртые,
Вас я нынче помяну тихими словами.
Всей душою признаю –
                                      калачи вы тёртые,
Я калачная дыра
                                      по сравненью с вами.

Окружили вы меня,
                                      ноль совместно выписав.
Ну, а мне и в глубь, и в высь
                                      даль-печаль не меряна.
Вы, в лепешку расшибясь
                                      и поэта вытеснив,
Площе станете еще,
                                      говорю уверенно.

* * *

Младенцы – ангелы, хотя они бескрылы,
Но на полёт находят часто силы,
Пелёнки не мешают им летать.
Когда усталая задремлет рядом мать,
Летят они, как коконы грядущего,
Средь мира, бодро к пропасти идущего,
Верней, над ним, над нами, потерявшими
Пути свои, давно уж не летавшими,
Летят, наш стыд заспавшийся будя...
И если мир спасётся красотою,
Так не абстрактной, хладной и пустою,
А красотой летящего дитя.

* * *

Я молю этих строк прочтения, –
Там, хоть пепел им будь удел! –
Я прошу у вас всех прощения,
Чернотою кого задел.

Свет и тьма – их во мне ведь поровну.
А хотел ведь я светлым стать!..
Что ж, глядите во гневе в сторону,
Обо мне не желая знать.

Знайте лишь: за межою жизненной
Я из адовых пропастей
Со слезой покаянно-истинной
На любимых гляжу людей.

Столько мук вам принёс, хорошие, –
Всем написанным не избыть!..
Проклят и не прощён,
                                      непрошено
Продолжаю любить, любить...

* * *

Ни голоса, ни слуха не имея,
Зело люблю застольные хоры,
Ведь копятся желанья до поры,
Как вызревает общая идея.

Когда уже потерян тостам счёт,
И шум застолья яростно небрежен,
Вдруг кто-то без подвоха запоёт,
К примеру, “Из-за острова, на стрежень...”.

И Стенькиными яркими челнами
Плывут, плывут, крепчая, голоса,
И чайки аж дичают над волнами,
И вольный ветер полнит паруса.

И я пою, и мне не страшно фальши –
Хор выправит колдобину мою –
Забуду – он подскажет, как там дальше...

Эх, жалко, что все реже я пою!..

* * *

Ни большим, ни великим
                                      не ставши,
В день июньский,
                                      шестого числа,
За рождение Пушкина Саши
Пью с друзьями.
                                      И совесть чиста.

Будет мало сегодня чекушки.
Крепко датый приеду назад.
А накатит жена –
                                      “Это Пушкин,
Саша Пушкин, –
                                      скажу, –
                                                     виноват”.

Что поэзия есть без пирушки
Здесь, в России,
                                      где темень и хлад,
Где поэзия –
                                      главный наш клад,
Где во всем и всегда
                                      только Пушкин,
Саша Пушкин один виноват?..

* * *

С.Д.

Распадался в слои дымный свет,
Градус шумной пирушки крепчал.
– Господа! Я прескверный поэт! –
В Цэ-Дэ-эЛе Серёга кричал.

Пили водку свою “господа”,
Не свою просто жрали – о, да! –
И прескверными – да никогда! –
Не считали себя “господа”.

Вёл Серёгу я после “домой”.
Он в гостинице сразу – в отруб.
Ну, а в чём признавался друг мой,
Я читал по движению губ:

– Я прескверный...
– Земеля, не ври!
Там тебя и не слушал никто...

Жгло, как водка, нет, шибче, внутри:
“Всем нам вызов он бросил зато!..”.