Он красиво рисует перспективы. А что такое перспектива? Это множество линий, которые соединятся в одной точке. И ты идешь по одной из этих линий, как клоун по канату, и придешь в ту же точку, куда придут многие...”
Поэтесса Юля рисует свои картинки в перспективе Города, и под ее пером возникает удивительная Страна Чудес... Вот, например, Трамвай. Что может быть банальнее Трамвая? Но в Юлиной Стране Чудес – это Саркофаги египетских царей!
Трамваи как саркофаги,
Пыльные и полуживые.
В них сидят фараоны,
Чей неподвижный взгляд
Устремлен сквозь время
И теряется в перспективе.
Мой город – профиль Египта.
Пирамиды домов тянутся к небу,
Словно нарисованные художником.
Я и сама художник –
Рисую с натуры Египет.
Чуть изменяется ракурс – и трамвай превращается в цветок, а люди – в бабочек, “припорхавших на пыльный аромат старости”. Еще движение – и вот уже на окнах трамвая расцветают следы ладоней, похожие на крылья ангелов. Любопытно сравнить троллейбус Ивана Клинового и трамвай Юли Москвиной. Для Ивана “последний троллейбус” – транспорт, для Юли “трамвай” – что-то вроде “городка в табакерке”, “комнаты смеха” или “зазеркалья”, крошечный мирок, населенный странными жителями, чудиками и колдунами.
По воле художника, все легко превращается во все, эти чудесные превращения больше всего и занимают Юлию Москвину. Хотите, она превратит Вселенную в рыбу? Это очень легко!
Дождь за окном похож
На серую чешую. И каждая капля,
Об асфальт разбиваясь,
Рассыпается множеством рыб!
Город Юли Москвиной в отличие от “ада-Красноярска” Ивана Клинового не похож на какой-то конкретный город... мы уже видели – он может притвориться Египтом, а может – Вавилоном или Вифлеемом, Троей или Римом. Городские облака... “уйдут туда, где спотыкается взгляд. Их видели Троя и Древний Рим, В них – отражение вечности”. А настоящий Рим, современный город, тоже видится Юле в художественной перспективе:
Рим!
Где твой пафос, гордость?
Крики в твоих Колизеях
И пыль колесниц,
Уезжавших в сраженье?..
Империя пала.
Пожалуй, единственное стихотворение Юли Москвиной, в котором отразился реальный город, – это “Питер”. Образ конкретного Петербурга написан Юлей с пронзительной нежностью и любовью. Питер овеян материнским теплом и ощущением нежной заботы.
Здесь небо опустилось ближе.
У нас такой же точно дождь, но здесь теплей.
Здесь и дома печальнее. Скорей
Фонарщик бронзовый, прижмись к руке моей.
Пусть в этом городе все будет тише.
На окнах след дыханья темноты.
Мы в этом мире не останемся одни –
На всех прозрачный след святой руки.
Ведь кто-то это все нарисовал,
Так искренне, как бы в подарок маме –
Фигуру темную в коричневом тумане.
И даже ключ гостиничный в кармане.
Мой облик в этом городе пропал.
Быть может, под крылом Казанского собора,
Быть может, в тусклом блеске светофора,
Но он остался там, где не найти пустого...
В этих стихах поражает острое чувство Встречи молодого Художника с Художником Вечным. Юная волшебница открывает для себя красоту, созданную великим Мастером, о существовании которого она лишь догадывалась, играя придуманными им игрушками (Египет, Вавилон, диккенсовский Лондон, андерсеновская Дания). Так художественный мир Юли Москвиной находит себе подтверждение, оправдание и защиту в мире Божьем (“На всех прозрачный след святой руки”). Таким образом слово о Городе совсем еще юного человека становится как бы строчкой в ежегодном послании “Граду и Миру”, с которым обращаются Главы христианских церквей ко всем верующим на планете.
Итак, образ Города в стихах Юлии Москвиной – образ светлый, оптимистический. Для лирической героини этих стихов Город – вечное обещание, место преломления играющих творческих сил. Он рождается в контрасте живописных оттенков, с одной стороны, “теплая, ароматная пыль старости”, с другой – яркий белый цвет преображения и надежды. Юля словно проводит пальчиком по пыльным стеклам, и в них – как в витраже готического собора – смешиваются краски улицы: желтый, синий, зеленый, – и краски старинных икон: золотой, серебряный, медный... Это очень красиво! И юная художница с удовольствием делится с читателями этой красотой! Недаром же ее новая книжка называется “Начало светлой эпохи” (намек на Бродского – “Конец прекрасной эпохи” – и расставание с ним!).
ЭТЮД ЧЕТВЕРТЫЙ. ЛУЧИЯ ПОСТИКЭ: ПТИЦА В КЛЕТКЕ
Поэзия Лучии Постикэ, несмотря на юность поэтессы, прошла два этапа становления. Первый период связан с самыми ранними впечатлениями детства, молдавской деревни, полной света, тепла, цветущих и плодоносящих растений, сказок со счастливым концом и бесконечной радости бытия.