– Домой не возвращайся. Не простят они тебе. Эх, встретить
бы тебя не в мои годы... повернул бы... не побоялся. – Он подошёл к столу,
выдвинул верхний ящик и вынул небольшой, завернутый в газету сверток,
– это тебе, здесь деньги. Харч и шмотье прикупишь, на первое время хватит...
Кой-чего достал тебе из нижнего. Бери, щупалки14 не будет... Прощай, песня
моя недопетая! – начлаг вздохнул тяжело. – Ну, присядем по обычаю. Чай,
не свидимся в этой жизни. Возьми на память, – он вынул из нагрудного кармана
цветастый носовой платок, аккуратно развернул его и протянул ей небольшое
золотое кольцо с рубином, – это твой камень, по гороскопу смотрел. – Они
троекратно поцеловались. – Иди к людям, не то сгниёшь шалавой, – начлаг
отвернулся и поднес платок к завлажневшим глазам, – сын будет, на баян
отдай с малолетства учиться. И на хлеб заработает и душу не испоганит.
На складе работала уборщицей Зоя. Прощались они по-бабьи, со слезами.
– Хорошая ты и не робкая. Но не одного мы с тобой поля... Тебе к богу
надо, – Зоя сняла с шеи висевшую на шнурке маленькую иконку Божьей матери,
не спеша аккуратно протерла её рукавом, поцеловала и протянула Дарье,
– возьми заступницу. – Потом помолчала и, оглядевшись по сторонам, негромко
продолжала, – приедешь в Томск, пойдешь на улицу Нагорную, семь. Покличешь
Аверьяна. Меня назовешь и от Луки поклон передашь. Скоро, мол, вести добрые
будут. За беляшкой15 челнок явится, Аверьян его знает, он и форсы16 доставит.
Третий месяц кумор долбим17. Потом шепнешь, что Лука велел тебе черно-белое18
справить... Лишнего не воркуй, сама знаешь. Пришла – ушла. Ещё от меня
скажешь, что зла на Филина не держу, а звонка мне не дождаться. Все запомнила?
– Дарья кивнула. – Теперь что скажу... человека найдешь – семью заводи,
и ещё... под пыткой молчи, что срок мотала... Ну, дай бог тебе дорожку
ровную. Хватит под номером ходить, это мне век чалиться, а тебе рожать
надо. Всё, кранты, сплюнь! Не было этого! Ступай на волю с фартом, – Зоя
трижды перекрестила Дарью.
* * *
Уроженка певучих донских степей, Дарья так устала от стужи
и лагерного жаргона. Вот и появилась в пятьдесят пятом новая няня Валентина
в железнодорожной больнице теплого южного города Адлер.
Поначалу Валентина жила в общежитии, потом сняла маленькую комнатушку,
недалеко от городского пляжа. Иногда после дежурства, когда спадал зной,
ходила купаться.
Однажды к ней подошел здоровенный мужик в несвежей ковбойке с засученными
рукавами и черных лакированных туфлях на босу ногу. Сквозь густую растительность
на предплечьях проступали наколки с изображением русалок, на обоих мизинцах
– массивные золотые перстни.
– Такая красивая баба пропадает, – Валентина не ответила. – Слушай, красавица
с железной выдержкой, ты посмотри, какого мужчину потерять можешь?
– Переживу, – ответила она с тихой улыбкой и, поглядев на море, добавила,
– не то теряла. Жизнь-то как ручей в лесу. Где омут, а где быстрина –
не каждый словит.
– Слушай, у нас так с мужчинами не разговаривают.
– Ну, тогда помолчим.
– Эх, пожалеешь!
– На то бог есть.
Вартан работал водителем городского автобуса. В городе его знали. Как-то
он принес старую пишущую машинку “Ундервуд” и наладил её.
Однажды под утро Вартан проснулся от легких прикосновений. Она гладила
его по лицу и голове. Вартан открыл глаза и притянул её к себе.
– Ты ведьма, а не женщина! Люблю тебя, не по-нашему, душой люблю.
Валентина закрыла глаза и медленно освободилась от его объятий.
– Слушай, Вартан, нам расстаться пора!
– Как это расстаться? У тебя другой есть. Я зарежу его.
– Брось ты это! Много ли ты крови да ливера видел, – жестко сказала Валентина.
Потом улыбнулась, – не обижайся, дорогой. Мне хорошо было с тобой... Если
по правде, с тобой мы жить не будем, родные тебе не позволят, да и я не
хочу. Больно много лиха, да неправды носила. Боле не сдюжу. А теперь вот
что – у меня ребенок будет.
– Ну, вот и поженимся. Ты что, думаешь, я гад, сволочь? Армяне детей не
бросают!
– Знаю, все знаю. Не надо.
– Почему не надо. Боишься, я брошу тебя? По закону жить будем, свадьбу
справим, как положено. Распишемся. Мы одной веры!
– Нет, Вартан, ни к чему это!
– Все равно моей будешь.
– Спасибо, но не пара мы!
– Как это не пара? Что я плох как мужчина или зарабатываю мало?
– Да нет! Мужчина ты что надо. Не хотела... но иначе ты не поймешь. –
Валентина глубоко вздохнула и, сощурившись, тихо выдавила. – Ну, мотала
срок я.
– Ну и что, я тоже перо носил, – с вызовом сказал Вартан.
– Музыку знаешь19!? Может ты и кнут20 сховал?
– Я, что, цыган? У меня рука не слабая! – Вартан смотрел на неё широко
открытыми глазами.
– Эх ты, полукровка21 моя, знаю, что не зяблик22, – она подошла вплотную
к Вартану и провела ладонью по его волосам, – живи с миром, дорогой. Не
оступись токмо ненароком, вставать больно тяжко. Грех не всяк осилит с
души стряхнуть. Спаси тебя Бог.
– Я чистый армянин! Ходить по земле умею.
Больше он не приходил. После рождения дочери к праздникам приходили по
почте недорогие подарки.
* * *
Утром Валентина Ивановна сказала:
14. Щупалка – обыск у заключенных-женщин.
15. Беляшка – наркотик (морфий, кокаин).
16. Форсы – крупная партия денег.
17. Долбить кумор – находится в состоянии наркотического голода.
18. Черно-белое – паспорт на чужое имя.
19. Знать музыку – знать воровской жаргон.
20. Кнут – револьвер, пистолет.
21. Полукровка – неблатной, владеющий лагерным жаргоном.
22. Зяблик – физически слабый, дохловатый мужчина.