именитым гостям в уважение да особо тяжким больным лагерным
по чрезвычайной надобности.
Кто доставлял ингредиенты для изготовления напитка, не считая, конечно,
спирта медицинского, – были домыслы, но в точности никто не знал. Появлялась,
правда, схимница в черном с клюкой и мешком, она была слишком стара, чтоб
предположить иное.
– Что, дежурная по заведению, не обижают преступившие, – вопрошает начлаг,
ловко просовывая плечи под большие ремни баяна, не дрожит очко, что ко
мне на запевку после бани ходишь?
– На фарт польстилась, сама и в ответке буду, – бойчит Дарья, выставляя
на стол нехитрую снедь.
– Одинокая ты, Дарья. Кому обиду бережёшь? Чего со мной на клей пошла5.
– А где холостой, красивой да без ксивы утешение искать, как не у отца
родного? – она щурится, с ухмылкой разглядывая на свет гранёные стаканы,
чтоб не соринки. Уж больно аккуратист начлаг.
– Капусту квашенную с клюквой и бруснику моченую в одну миску ложь – соку
поболе будет, а сало тоньше, листиками режь – при закусе со рта дух не
уходит, – в радость командует начлаг. – Как зелье моё перельёшь в графин,
бутыль сразу закупорь и в погреб. На свету витамин силу теряет.
Он растягивает на пробу правой рукой меха, проходит пальцами сверху вниз
перебором и прислушивается к голосу инструмента:
– Ну что, дружбан судьбы моей, споём чего без радости про жизнь – жестянку
нашу странную? С инструментом надо с уважением, – обращается он к Дарье,
– не то характер покажет, звук вялый будет.
Голос у начлага отмёрзший с фальцетом, но слух отменный. Песни все протяжные
и тягостные.
Первый, полный стакан начлаг выпивает в глоток под сало, второй стакан
слегка пригубит, почмокает губами:
– Секретная тайна моя: жмура с досок поднимет, а демократу половому6 с
пол шестого на девять с четвертью враз покажет!
Начлаг придерживает большим и указательным пальцами стакан с эликсиром
на левой коробке баяна, а правой неспешно, с закрытыми глазами ведёт одну
мелодию, без басов.
После очередной песни, он наклоняется вперёд и, сделав небольшой глоток,
смачно облизывает губы:
– Вот она силища натуральная! Мне б дом, хозяйство, конопатых выводок...
Я тебя сразу приметил, как поступила. Глаз – ватерпас, гляжу вроде не
рыбка7, в душе порылся8. Судьба тебя, видать, крепко к испытанию пристроила.
– Не жалуюсь, война для всех война, – Дарья вытирает фартуком руки и садится
на табурет.
– И то факт... Ты не боись, я гигиену и субординацию соблюдаю. Врать не
буду, не одна цыпа-киса за
5. Пойти
на клей – (букв.) допустить к телу.
6. Демократ половой – импотент.
7. Не рыбка – (здесь) молодая женщина, не идущая легко на интимные отношения.
8. В душе порылся – навёл подробные справки.
9. Галстук повязать – задушить за стукачество.
10. Лаврентий Палыч – исполнитель высшей меры.
11. Без кукана – (здесь) после освобождения не находится под надзором.
12. Файная – верная, надёжная.
13. Курносая – смерть.
интерес на диване ёрзала. Мне не пипка нужна, барахла этого...
Уважаю, что не просишь.
– За просьбы в ответку становиться надо. Лагерные предъяву выкатят – галстук
повязать9 недолго.
– Тебя не тронут... Как маманю и сеструх белые загубили по-плохому, я
на врагов власти смотреть не мог, кровь в горле клокотом стояла. Потому
и пошёл в органы месть ублажать. В исполнение определили политическим
путёвки к святым вручать. Там людей и людишек тьму нагляделся и по молодости
себя не забывал, больно сладко барышень перед последним было утюжить.
А как чины догонять стали, огляделся. Мы все – русские, нерусские, чухня
разная или жидки злобой поперхнулись. Негоже так, не по-людски. По злобе
только ливер спалишь, а остынешь от Лаврентия Палыча10 – за стакан схватишься,
коли душе подмоги не дашь... Вот он, спаситель мой, – начлаг любовно гладит
по коробке баяна правой ладонью. – Без кукана11 выйдешь, куда подашься?
– Осмотрюсь по первости, как она воля нынче устроена.
– Пристал я к тебе, Дарья. Может, ворожбу черным глазом затеяла. Файная12
ты и баба сладкая.
– Ты тоже, Валя, хоть и по другую сторону, а мужик не из последних. Лагерные
к тебе с пониманием. На зоне величать “отче” по-пустому не будут.
Однажды Дарью в сенях встретил визгом пушистый комочек. Щенячья мордочка
восточно-европейской овчарки мешалась меж ног и норовила куснуть за пятку.
– Федором окличем кобелька. В дому поживёт, пока мамку забудет... Я у
мамани с малолетства за кормильца гармошкой подмогал. Свадьба, крестины
– всё миску нальют и домой принесу... А тут баяниста с Колымы перевели.
Он меня на слух проверил и посулил на баян пальцы поставить. Я поначалу
думал, у него чистый интерес облегчение поиметь, а потом просёк – со стержнем
он. С известными артистами по всей стране концерты давал, песен знал немеренно.
Талант! А на язык неопрятный был и слабость имел – мимо рта стакан не
носил. Как примет, такую пургу погонит – у чертей уши заворачиваются.
Ляпнул по пьяни, нашелся неленивый, с вечера стуканул, а утром уж и сподобился
Валёк-баянчик, тезка мой... К нам совсем чахлый поступил. Я его “Валентинкой”
и салом подкреплял, а он мне пальцы ставил и к нотам приучал.
Начлаг допел последний куплет “Тонкой рябины...”, пригубил “Валентинкой”
и повернулся к Дарье.
– Чего, рябинушка, затихла. Тебе нынче силу к звонку копить надо. Колокольчик,
небось, под подушкой уж ворочается. А то проспишь...
– Не просплю, – тихо улыбается Дарья, покачиваясь на табурете с закрытыми
глазами.
– ...Как вконец ослаб, тезка мой, хотел его сактировать, да курносая13
вперед забежала. У него присказка была “Музыка только с Баха начинается,
кто хоть одну фугу на баяне освоит, смысл жизни постигнет”. Я ему про
людей и паскудство ихнее, а он о Бахе. Файный был человек... Ходит тут
ко мне одна божья травница, денег ей на приют даю, пусть молится. Может,
и меня к моему смыслу бог допустит.
* * *
Начлаг подписал Дарье пропуск на выход и подошёл к окну. На плацу заключенные строились.