Но я все реже и реже вспоминала ее... Мне хорошо было с Леной.

Из отпуска Маргарита и Владимир вернулись за неделю до конца смены у Инны. Маргарита даже в мыслях не называла ее больше Нюськой. Они наконец-то могли пожить недельку вдвоем... Они не заговаривали о Инне. Не о чем было. Все, что могли – перепробовали. Все, что чувствовали, сказали... Они жили тихо, радостно... Хоть и не без тревоги за Инну. Нарушила это телеграмма: “Гена умер выезжайте дочку тчк. Мама”.
– Володя... – он моментально оказался рядом.
– Что? С Инной? Успокойся. Дай!
Владимир почти вырвал телеграмму из рук.
– Кто он?
– Иннин отец.
Нахмурился.
– Что думаешь делать? Скажешь ей? Поедешь?
– Не знаю...
Они долго говорили в ту ночь. Владимир не ревновал к мертвому. Но хотел, чтобы Инна знала, может, когда поверит, что отец не вернется...

За 4 дня до конца смены, приехала мама. Зачем?
– Нюся... Твой папа умер. Его мама, твоя бабушка, хочет, чтобы ты попрощалась с ним. Собирай вещи, а я пойду предупрежу вожатых.
Зачем? Я ничего не понимала. Мне не хотелось никуда ехать. Можно еще 4 дня с Леной... Но вещи я собирала. Не чувствовала ничего, кроме досады... и обиды, что не нашел он меня. И уже не найдет. Только я его увижу, а он меня – нет.
Лена увидела, что я собираюсь...
– Уезжаешь? Держись. Пиши. – Она быстро начеркала свой адрес. Мама уже торопила меня.
Я хотела Лене что-то сказать... Не было тех, самых важных, самых теплых слов. Мама стояла, как часовой, над душой. Или за душой. Мы сказали: “Пока!” и разошлись. Как будто увидимся после ужина. Лена из другого города – неизвестно, увидимся ли вообще когда. Мы с мамой уже уходили. Я резко встала. Сбросила сумку.
– Подожди! – это маме.
– Солнышко, я... Я тебя люблю! – Глаза в глаза... Слезы где-то близко... Но пора! Ухожу. Своим быстрым отрывистым шагом.

Папа... Вот ты какой, мой папа. И не красивый, но лицо такое открытое... простое, какое-то обиженное и заостренное... Папа! Почему ты не нашел меня? Почему жил в другом городе? Я бы тебя пожалела... Ты бы не ушел таким, обиженным... А ты бы понял меня! П-А-П-А!!! О чем теперь мечтать? На что надеяться? Папы нет. Он не вернется, не заберет меня от Него.
Через день после похорон мы вернулись домой.
Недавно совсем, нашла у бабушки конверт.
– Баб, можно?
– Почитай, почитай. Взрослая уже.
Письмо было от папы. Из армии. Он служил в Узбекистане. И присылал маме оттуда фрукты. Звал к себе, но она не поехала и не отвечала. Меня тогда еще не было.

На следующий день, после приезда, пошла в подвал. Не хотелось туда идти. Но я верила, что соскучилась по Ире. Знакомый двор. Сколотые ступеньки. Слышны голоса, опять кто-то играет, кто-то рассказывает. Шагнула.
– Ну, наконец-то. Рада тебя видеть! Проходи, пушистик, (прозвище как-то перекочевало и сюда) чего встала? Отвыкла от нас? – это, конечно, Ира.
Думаю, что хочется к ней прижаться. И вспоминаю Лену. Взгляд невольно скользит вниз. Белые полоски. Страшно. Страшно. Но не подаю виду...
Ира, я тебе не верю... Такого я никогда не скажу. Не потерять. Оставить хоть что-то. Пусть этот сладкий, слегка обволакивающий запах дешевых сигарет. Пусть чьи-то всхлипы и крики. Пусть пьянка под Новый год... Это – что-то. Постоянное. Вечное. Мое. Но еще... Не только это. Хочется думать, что Ира говорит правду. Что я ей нужна. Что... что так есть. Что можно быть с ней рядом. Остальное – неважно. Просто видеть, изредка перекидываться словами. Ничего не значащими. Не верю. Пусто.
Плевать... опять дрожит рука... все снова... ЗАЧЕМ я опять поверила тебе? Ты... да, ты хорошая. И оставайся такой же... думаю о тебе... хочу забыть. И больше никогда не верить. Никому. А главное – тебе... все. Ухмылка... – в очередной раз – все. Слез нет. А тогда были. Кончились они... Хватит. Все спят.
Сажусь писать Лене письмо. Вспоминаю каждый наш разговор. И думаю, как же мне все-таки ее не хватает. Наверное, не Иры, а ее...

“Привет, Леночка! Долго думала, как тебя ласково назвать. Не придумала. Ты, действительно, чудо. Редко встречаю людей, в которых сохранился еще свет. А в тебе есть. Мне сейчас так не хватает наших ночных разговоров... Твоей улыбки... Честно. Я вырвалась туда, вздохнула, сбросила все мысли о резании рук. И опять... в эту серость, в эту безразличность... в свой дом, в тот подвал, где только толпа. Здесь никто никогда не вспомнит, не найдет, не узнает, не защитит. Ворон ворону глаз не выклюет. Каждый – сам за себя.
Помнишь, лучик сквозь листву, который пробивался в твоей комнате? Помнишь, как нам было хорошо? Помнишь те прогулки, как сидели на дереве до темноты... а ведь темнело поздно. Сейчас кажется, столько времени зря на сон ушло! Да и вообще – зря! Хотя, мы почти не спали... Не сказала тебе того, самого важного... Как ты стала мне нужна, как дорога за эти несколько дней... Знаешь, ты мне показалась старшим братом... Ну, или сестрой, как хочешь... Это ведь не так важно, правда? А я всегда мечтала о братике... О настоящем. Мы действительно похожи. Во многом. Я пытаюсь выбраться из тьмы, что вокруг... Найти где-нибудь свет. Тепло. Любовь. Люди, которых я любила, да и люблю, делали мне очень больно... Ну, неважно... Это так. Я понимала, что перестаю верить. Никому и никогда. Хотела не верить, не любить, не чувствовать... Странно... Мне сейчас странно, что так было... А ты – сама свет. Иначе бы не видела тьму. Ладно, солнышко. Заканчиваю. Опять остается чувство, что не сказала самого важного, самого теплого... Того, что хотела. Просто... помнишь, как на бегу, при нашем прощании? Я тебя люблю. И почти слезы, что расстаемся.
Пушистик.
Пиши! Буду ждать... Честно.
P.S. Люди не расстаются. Люди прощаются”.