Олег закончил свой рассказ, и я представила его в аэропорту Джона Кеннеди в длинном, не по росту пальто, похожим на Чикагского ганстера, выпадающим из суетливой и растерянной толпы свежеприбывших эмигрантов. Вот Олег закурил Беломор, и к нему мгновенно бросились стоящие неподалёку копы (полицейские), с требованием прекратить курить. Они даже конфисковали Беломорину, долго её нюхали, очевидно, пытаясь определить, наркотик это или нет, подозрительно осмотрели странную личность, но на этом их претензии закончились – к Олегу подошёл прилично одетый мужчина.
Мы опять помолчали и я спросила: “А где он сейчас? Почему ты ему не звонишь, не пишешь? Послал ли ты ему ответный подарок, как обещал?” Олег встал с дивана, и уже выходя из комнаты, на ходу бросил: “Нету Маленького. Убили. Вскоре после того, как я уехал. Кто, за что, никто не знает. Нашли зарезанным на улице, недалеко от дома”.
Я опешила. Мне показалось, что я тоже потеряла кого-то родного и близкого. Встав, я опять вытащила из шкафа складную лестницу, разыскала на антресолях засунутое в коробку пальто, встряхнула его, определила на деревянные плечики и повесила в шкаф.

У нас на телевизоре уже второй год, с тех пор, как ко мне переехал Олег, покоится пыльная тюбетейка. Я безуспешно боролась с этой деталью интерьера, пытаясь определить её в шкаф, но муж свирепо защищает своё сокровище. Я смирилась и боюсь спрашивать, кому она принадлежала.

г. Нью-Йорк

Валерия СИТНИКОВА

СОН

Мне снилось, что в жизни предшедшей,
Грядущею славой маня,
Насмешливый бог сумасшедший
Посланницей выбрал меня.
И тысячи раз я рождалась,
И стыла в предсмертной тоске,
И вечное слово пыталось
Воскреснуть в моём языке.
Но мнится мне: карой суровой
Грозит мне моё божество:
Ведь помню заветное слово,
А смысла не знаю его.

* * *

Не видать ни лесов, ни полей
За пылищей и смрадом,
По останкам деревни моей
Пролегла автострада.
Ночь тоскует у наших дверей,
Словно нищая кошка.
В алтарях уцелевших церквей
Догнивает картошка.
Что ж ты ноешь, пустышка-душа,
О приюте взыскуя?
А давно ли, восторгом дыша,
Пела ты “Аллилуйя!”
Тем, кто храмы швырял в небеси,
Не жалея тротила?
Потому-то тебе на Руси
Алтаря не хватило!
Потому-то на вечном пути
По родным буеракам
Ни кола, ни двора не найти
В запустеньи и мраке...

* * *

Кому-то, может быть, легко и просто
Вчерашние кумиры разрушать.
А я болела Сталиным, как оспой,
Хоть выжила, да мечена душа.
Ведь мне отцы страны, что каменели
Над траурной рекою кумача,
Сказать забыли или не посмели,
Что плачу я над гробом палача.
Простите мне, что над его могилой
Я скорбный стон, склонившись, изроню:
Я Сталина два раза хоронила
И третий раз с проклятьем хороню.