Евгений МАРТЫНОВ

В НОЧЬ ПОД СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД

Да, вот она, эта фотография, подаренная мне Еленой Евгеньевной, когда мы с отцом, после только что оконченного мной института, оказались у неё в гостях – и нежданно, и негаданно. В деревне... Отец, как всегда, искал работу учителя и решил пройтись пешком по Марьяновскому району, по знакомым и смежным с ними деревням. И, за компанию, прихватил меня из Омска. Не без тайного, думается, умысла: при случае похвастать моими, а стало быть, и своими, достижениями – институт, всё-таки, его, увы, не сбывшаяся мечта.
Надпись на обороте гласит... из далёкого прошлого: “На память бывшему воспитаннику Жене Казанцеву от Е. Евг. Костенко 24.06.58” –

Женька Казанцев, по прозвищу “Плакучая река”, получив четвёрку по геометрии, а пятёрки в дневнике у него значились крайне редко, не больше двух за учебный год, все чаще тройки, был в возбуждённом состоянии... – Но надо сказать, далее, перед основным повествованием, видимо, вот ещё что...

Линия фронта сбалансировалась. Шли “Бои упорные...”, Так было, – волны от Советского информбюро... да, стали наш слух ласкать, а тут ещё и... всех четырех детдомовцев-мальчишек старшеклассников отселили от младших в отдельную комнату, спальню №3, что находилась даже в другом здании-доме деревянном. Бывшем “учительском”. Правда, он был старым знакомым, – мы с братишкой Вовкой в нём жили до открытия детдома. Более того, отделили-то нас в комнату в ту, в которой мы с Вовкой и... коротали... Сначала вместе с папкой, преподавателем “математики и физики в пятых-шестых классах” Андреем Александровичем. А потом, когда он ушёл добровольцем на фронт, одни. Коченели. Ночами. Аж до самых белых мух, сами по себе. До тех пор, пока были дрова. А когда суп к утру стал застывать в тарелках и когда, героям, под одеялами, покрытыми сверху всеми подходящими одёжками, приходилось корчиться от холода, прижимаясь, друг к другу... Вот тогда нас и подселили к старику со старушкой. У них была своя хатёнка с земляным полом, но печка в ней топилась жарко, хорошо, дрова горели весело. Было тепло. Жили они на краю Боголюбовки, хохлацкой деревни. Ну, это – так, для разгона, опять же.

А теперь ребята сами себе хозяева.

Отроки они с виду послушные, доброжелательные и на них воспитатели-то “положились”. Не скажешь, что выпустили из виду, но дали им “волю”.
А уж ночью, знай наших! Пацаны были и впрямь сами себе... борцы. Дым коромыслом – когда палили печку... Теперь у них были односпальные кровати, это тебе не деревянные топчаны. “Железные”. Разных фасонов. У Игната даже с хромированными, правда, об

лезлыми, пупырышками на головке. А матрацы теперь у них – ватные, не пышные перины гусиного пуха, конечно, но и не солома.
Морозец. Снег похрустывает, как рассыпчатый ломоть, срезанный с вилка капусты, на молодых зубах дежурного по кухне Женьки Казанцева, меня, то есть, воспитанника детдома №210.

Новый год наступил, сдвинулся с мёртвой точки. Зимние каникулы подходили к концу.
Сегодня утром в комнату зашла Елена Евгеньевна и, присев на табуретку, сказала:
– Ребятки, собирайтесь-ка, помогите дежурным по кухне, – идите в колхозное овощехранилище. К нему уже подъезжает наша подвода. Поможете ребятишкам набрать и отгрузить картошки, ну и овощей: морковки, там, свёклы, капусты в кочанах и, в общем, что повар, тётя Клава прикажет...
Мальчишкам не особенно-то и хотелось тратить своё драгоценное личное время на эти крендели, общественные дела, но... перечить не стали.

Дежурить по кухне их теперь назначали всё реже, подрастали другие. Но, всё же и случалось, С одной стороны это хорошо, даже почётно, а с другой – голоднее, что и говорить, во время дежурства наедались они досыта. А тут, считай, на паёк посадили. Но, ничего. В последнее дежурство умыкнули-принесли даже по пригоршне лапши из сдобного теста. Её нарезали из сочней, самими же раскатанных по слою муки-сеянки на кухонном, широком скоблёном столе к новогоднему праздничному обеду-де, настанет время, сварим и наедимся. Так, шутя, паясничая, и заначили лапшички мальчишки.

Хранилище располагалось на отшибе от деревни, возле скотного двора. Двуполые ворота были распахнуты, сколько можно, до сугробов, настежь. Заведующая, средних лет и роста колхозница, в длинной юбке, в фуфайке, на голове – суконный платок, обута в подшитые пимы. Вот она, как бы, заволакивает, пятит, загоняет довольно большое стадо серых, кроме одного чисто белого, увалистых гусей в эту темноту-хранилище. Водоплавающие гогочут, шаперятся, но уступают, сдают позиции. Смирились, развернулись на 180 градусов и, склонив головки, вытягивая и поджимая шеи, пошагали в темноту огромного подвального типа помещения. Дежурный по кухне мальчишка, Ванька Петров, что теперь был за возчика, развернул подводу и настырно давит на морду мерина ладошками, как

Скачать полный текст в формате RTF