ЗВОНОК ИНЕССЕ

Звоню тебе – как будто бы надгробье
свернул, чтоб сверить в темной маяте
тот свет и этот, снадобье с подобьем,
и вновь залечь, – а голоса не те...

Вот так звонишь в Россию из России –
на ту ли уместилась глубину? –
а там роятся голоса другие,
и трубку ты бросаешь, как страну!

МЕЖДУ ЛОХОМ И АРХИЛОХОМ

Надо же было
так досадить Древней Греции,
что лет через пять после моего
блистательного похода
на ее столицу-развалюху
был снаряжен на север Архилох,
и, “опершись на копье”,
потребовал, чтобы моя возлюбленная
сделала выбор –
между лохом и Архилохом.

Может, я не оставил автографа
на податливой колонне храма Посейдона,
на которой расписался Байрон
и все, кому не лень?
Русские ленятся зачеркнуть Байрона,
и вот что из этого получается!

Хорошо. Скоро я снова соберу дружину,
потому что мне надоело смотреть за горизонт
и каждый раз
встречать там печальный взор своей невесты.

Я войду в Грецию.
(Я глубоко войду в Грецию!).
буду щелкать грецкие орехи,
аки сибирская белка,
и коротконогие эллинки,
окружившие меня со всех сторон,
возгласят: “Сущий Байрон!”.
“Да, – усмехнусь я в ответ, –
осталось только ножку перебить...”

Ладно. Дабы смилостивилась Эллада,
так и быть, я оставлю автограф
на колонне храма Посейдона.
Но взамен Архилох
пусть мне выдаст мою Россию.
Или выходит на битву.
Хватит пить, “опершись на копье”!
Пить так пить – без опоры, по-русски!

В отличие от хромоногого лорда
я пришел не за тем,
чтобы пасть за свободу Греции.
Потому что, ежели я паду за свободу Греции,
кто же тогда падет за свободу моей России?
Может быть, ты, Архилох?

ЛЮБОВЬ К ОЛИГАРХАМ

Народ валит глазеть на олигарха,
из сауны который, без портков,
идет сигать с расхлябанных мостков,
хотя в зубах сигара – не цигарка.

А мог бы – с охраняемого пирса,
где в два ряда цепные фонари.
Но даром ли народ кричит: “Смотри!”?
Народ – смотрящий. Олигарх – напился.

Ревя навзрыд на водном мотоцикле,
как будто бы на борова вскочив,
он рассекает собственный залив
и режет его до смерти: а фиг ли?!

Восторженные вопли: “Во дает!”
ползут вокруг навроде трупных пятен.
Люб олигарх мне, а народ отвратен.
И даже отвратителен народ.

СУПЕРТЯЖ

Когда подходил я к рингу –
меня за своего принимали.
Когда взлетал на подмостки,
говорили: “Это – не наш!”

Я и впрямь читаю стихи
при помощи рук,
словно провожу хуки и апперкоты.
Как сказала одна особа,
разглядевшая меня с двух сторон:
“У него при одном анфасе –
сразу два профиля!
Слева – Франческа Петрарка,
справа – Виталий Кличко”.

А другая особа,
когда, сплавав туда и обратно,
я вышел из Камы на берег,
томно спросила, поглощая взором
мою дымящуюся фигуру:
“Мужчина, а каким видом спорта вы занимались?”
Я ответил: “Боксером не стал...”

Все мои стихи – это удары по печени
с последующим ударом в голову.
Взгляните на Евтушенко или Кальпиди:
вот лица поэтов! А я
давно принимаю удары Тайсона,
дразню Леннокса Льюиса.
Для меня Федерико Гарсиа Лорка –
спящий на шелковых простынях
золотой мальчик Оскар де Ла Хойя.
А любимые фрукты – дикие груши:
бьют они оземь, как перчатки боксерские!
А нотный стан – это ринг,
если отнять один из канатов.
А ринг – это нотный стан,
если канат прибавить.