Восходящей, как лиственный ток,
Магеллановой страсти!
Кокон нежности…
Влажный песок…
В ветошь рваные снасти…
И легчайшая ящерка, ах!
Вдруг шершаво скользнула
С шеи в русло заветное… пах-х…
Снежным ветром пахнуло!
Как? – средь двух половинок небес
Угнездилася птаха?
Арфа… флейта…
Витой полонез…
Состязание страха…
И когда уже пали врата,
Как пустые вериги,
Взвились в области жжёного льда
Изумлённые крики.
XV
Как в России сильна буква “Ё”!
Снова ёкнуло всеми
Сочлененьями тело моё.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Злой и дикий туземец,
Я не знаю частушек других
И наречья другого.
Кровь и семя! – неиствует стих
От эпохи Баркова
И до наших разбойных времён.
Зазевалась Европа!
Меч куён, но не перекуён –
Ла-ду-шки! Опа-опа!
Есть в разительном слове “конец”
И в таком же, похожем,
Содроганье, зиянье, свинец,
Разрывающий кожу,
Мясо, кости…
Апостол не знал
О моготе России,
Когда песню конца сочинял
Там, на Патмосе сидя.
Содрогнетесь…
А мы поживём,
Пошалим на просторе.
Пушкин знает, где наш окоём,
И зачем на заборе
Нарисована детской рукой
Сцена Декамерона.
Пушкин – это архангел такой,
Страж российского лона.
XVI
Пересохшие губы раскрыв,
И глазами блистая,
Аня – будто замедленный взрыв
Увидала, витая
В синем небе. И с той высоты
Наблюдала с испугом
Как в распахнутый зев пустоты
Чередой, друг за другом
Улетают, гонимы огнём,
Чьи-то горькие души
Вместе с до черна выжженным днём
И остатками суши.
Увидала как будто тоннель,
Что сквозит в межзеркалье.
Мир свихнулся и осатанел,
И Завета скрижалью
Вышиб вон холостые мозги!
У кого? – у себя же.
Лишь в обители возле Реки
Дух остался на страже…
Это было видение. Но –
Не простое виденье.
То, что взято – не возвращено,
А присвоено Тенью.
Кот учёный давно рассказал
Мне с лукавой улыбкой
Тайну двух озарённых зеркал,
Что поверхностью зыбкой
Друг во друга влюблённо глядят
Только света во Имя.
Между ними кончается Ад,
Время спит между ними.
Да, коль свет умножаем на свет,
Радость радостью полня,
В миг любви – БОЛЬШЕ ВРЕМЕНИ НЕТ,
Нет ни века, ни полдня.
Но увы тебе, трижды увы,
Плачь молися и бойся
В час, когда вдруг на месте любви
И пуста, и белёса –
Немочь!
Ты ли сей дар расплескал?!
ТВОЙ соблазн, словно пламя,
Пожирает одно из зеркал…
Там, как в огненной яме,
Гибнет любящий, лю-бя-щая,
Обнажая зиянье
Кровожадного небытия
И земного страданья.
XVII
Аня, ну же, очнися, смири
Спазмы сладкой истомы,
Не сдавайся, вздохни, посмотри –
Ты не дома, не дома!
Ты за гранью, средь призрачной мглы,
По ту сторону Леты,
Здесь туманом замыты углы
И двоятся предметы.
Аня, Аннушка, ангельский свет,
Вспомни Слово живое,
Что звучит уж две тысячи лет:
– Если где-нибудь двое
Соберутся во Имя моё,
Третьим буду меж ними…
Кабы, если бы это знатьё,
Мы бы были другими.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .