Как восстал на себя, на войну,
Как был изгнан из части,
Как за всю свою боль и вину,
Вместо веры и счастья,
Получил, от кого? – не секрет,
Силу, власть и свободу,
Для гордыни – спасения нет;
Воздух, пламя и воду
В подчиненье дают лишь тому,
Кто страшнее стихии.
Тяжело на земле одному,
Невозможно – в России...
Да, не чувствовать холод и зной,
Жить без пищи и крова,
Видно, может не только святой.
Воздаянье – сурово.
Значит можно достичь волшебства,
Ведать бездны и броды,
Но – страдать без любви и родства
Среди хмеля природы!
Не тоска ль,
Не твоей ли души
Полуночная птица
В этой всеми забытой глуши
Зазвала появиться?
Даже Демону снится Эдем...
Сквозь печаль и усталость
Слышу я – ты пришёл лишь затем,
Чтоб надежда осталась.
XIV
Грузовик обречённо завыл
У реки на пригорке.
Тонким холодом предгрозовым
Неприкрытые створки
Бах! со звоном сквозняк пролистал,
И кусты закипели,
Зарябил, раздробился кристалл
Водосточной купели.
Словно утка, вразвалку подплыл
По гремучим ухабам
Монастырский раздолбанный ЗИЛ
С лесом, жестью, прорабом
И небритым хмельным мужиком –
Ленин в кепке, ей-богу,
Этак – ручкой – над броневичком...
– Перевешивай ногу!
Выгружайся! Вались через борт.
Словно куль с потрохами,
Выпал вождь:
– Замечательный спорт –
Э-э, борьба на татами,
Суть его я на этих досках
Понял в общем и целом:
Я в каких-то разъятых кусках,
А резиновым телом
Глядь-поглядь – отскочу от земли...
– Паша, Бог мой, откуда
Тебя, бедного, извлекли?
– Как говаривал Будда:
Не лови крокодила за хвост
И не плюй против ветра!
Загулял я, ага, в полный рост,
Полтора километра
Водки выпил уже. На паром
Сел, а бакенщик Вася
Тут как тут... мы о том да о сём,
И душа понеслася...
– И давно ты, страдалец, в пути?
– Сей момент я у цели.
А-а... поскольку успел обрасти,
Значит – больше недели.
XV
Над болотами столб облаков
Всё темнел, всё клубился.
На разгрузке пяток мужиков
Хлопотали. И лился
Из кабины эфирный ручей
О страданьях Тамары...
– Михаил! Я порядок вещей
Опрокинул, я чары
И проклятья сумел одолеть.
Я – замкнул преисподню!
Холст и рама – железная клеть!
Окаянную сотню,
Вместе с призраком я посадил
В заключенье навеки.
Фауст, Мишенька, умницей был,
Ведал мощь в человеке.
– Значит ты не послушал меня,
Значит пташка на воле...
– Нет! созданья земли и огня,
После Слова-пароля,
Остаются во власти творца!
Я познал это Слово.
– Да... познал, но с другого конца.
Может, вместо улова,
Посчитаем потери? Ты сам
Не в сетях ли лукавых?
– Я – художник. Тебе к небесам
Нынче ближе... Руками
Я умней и свободнее всех.
– Это рабство свободы:
Мир материи – сборочный цех,
Мастерская природы.
Ты из тлена, из праха, греха
Жизнь и свет высекаешь.
Но – талантом водима рука,
Дар – дарован, ты знаешь.
Если Самость, помимо любви,
Воздвигает кумира, –
Тьмой и смертью созданья твои
Прорастут среди мира.
XVI
Из приёмника плыл баритон:
Снова Гость – до денницы
Ворожил удивительный сон
На шелковы ресницы.
В штабель – плахи, а жесть – под навес.
Самовар закипает...
Но в душе Михаила воскрес,
Оккупировал память
Дом паромщика: горница, чай,
Ароматы сирени,
Лёгкий смех и движенье плеча,
И раскрытые сени,
И... и стон, что пронзил тишину...
– Паша, господи, Павел!
Ты же Аннушку в доме одну,