Дмитрий УЛАХОВИЧ
ОБСЕВКИ В ПОЛЕ
Памяти солдата и писателя Виктора Петровича Астафьева
“Мы все – невольно или вольно –
Свидетели великих лет...”
А.Блок
“...война – какая это биография? Пустое время,
понапрасну для жизни потраченное.”
В.Астафьев
Жизнь всегда сиюминутна, что бы ни происходило, какие бы
неожиданности не преподносила судьба. Ростовцев понял и стал уверенно
ощущать это, приблизившись к пятидесяти годам, а теперь, через четверть
века после того, убеждённая слитность с мгновением помогает ему преодолевать
суетность: что есть, то и должно быть.
День клонился к исходу. Рваный моросящий дождик холодил руки, лицо. Нанесённая
на тротуары колёсами небрежных автомобилей жирная земля прилипала к обуви,
и походка вынужденно становилась скользящей, неуверенной.
Ростовцева защищал почти ископаемый, некогда серого брезента потёртый
плащ с откинутым на спину капюшоном. Такие плащи были в ходу в начале
пятидесятых у сельских бригадиров и строительных прорабов, отчего и получили
название бригадирок. Чёрные шаровары были заправлены в основательные кирзовые
сапоги, более подходившими раздувать ведёрный самовар, нежели к тонким
ногам хозяина. Старая же неопределённого цвета кепка была косо сдвинута
к затылку и открывала седую чёлку. Картинное убожество Ростовцева в сопровождении
необъяснимо странной улыбки пугало прохожих, старательно обходивших его.
Собственные потребности Ростовцева оставались далеко за пределами городской
суеты, ибо с некоторых пор видел в ней одни лишь помехи жизни, поэтому
он редко посещал областной центр. Нынче, как это бывало из года в год,
Ростовцев, по его шутливому выражению, “был скомандирован пчёлами по коммерческим
делам”: простоял своё время на рынке, выручил деньжат за мёд и теперь
неспешно нёс привычный груз: перевязанный надёжной бечёвкой картонный
ящик из-под бананов и деревянный старинной выделки чемодан.
Липнувшая к лицу мокрядь не мешала Ростовцеву смотреть вокруг ясными в
полуулыбке глазами. Он перешёл суматошный перекрёсток так спокойно, словно
дорожку собственного сада. Наконец он свернул на тенистую улицу, с одной
стороны обсаженную вишнями, а с другой – корявыми и горбатыми вязами,
нависавшими своими ветвями над тротуаром и дорогою.
Ростовцев заглядывал, где это ему удавалось, за заборы и только удивлённо
и сочувственно покачивал головой: прежним властям было недосуг разбираться
с уплотнёнными до приведения в ближайшее родство жильцами, а теперь и
вовсе мечты покинуть насиженный муравейник остались за горами прошлого.
Не
существует для этих людей иной земли, иного воздуха, иной
жизни – вросли они в эту землю, переплелись их корни, держатся они друг
дружки, порою поругиваясь, покрикивая, смеясь и плача, но не отдавая на
произвол времени родственную душу. А уж как радуются удаче соплеменника,
сумевшего выпростаться из лабиринта двориков! Когда-то и самого Ростовцева
провожала такая же семья в институт, да не сразу сбылись надежды: перерыв
длиной в войну с последующими, на казённый счёт, двухгодичными исправительными
мерами по искоренению слишком вольных истолкований победы отодвинул выполнение
соседских наказов на более дальние сроки. Ростовцев не дал разрастись
своим горестным воспоминаниям, поскольку был уверен, что обидчикам воздастся,
зла на них не держал хотя бы уже потому, что обещание своё, данное под
наказы, он исполнил – земляки с почтением произносили его имя.
У Ростовцева свои резоны на этой улице. К двухэтажному зданию, с булочной
на первом этаже, прилепилась будка сапожника – утлое деревянное сооруженьеце,
некогда сколоченное торопливой рукой. Фасад её в прежние годы изредка,
в канун какого-нибудь выдающегося праздника, освежался щедротами от быткомбината,
выделявшим банку ядовито-зелёной краски под непременно разборчивую роспись
в расходной ведомости.
Ростовцев остановился возле широко распахнутой окривевшей на правую сторону
двери, от ветра придерживаемой кирпичом. На внутренней стороне двери было
чётко выведено:
Здесь работает
Борис Александрович
ГАЛАНИН.
Будем взаимно вежливы!
Сапожник, как обычно, не обращал внимания на прохожего и продолжал кроить
кожу на маленьком столике. Однако прохожий непривычно долго молчал и не
уходил.
– Что вам? – спросил сапожник, не отрываясь от работы, в ожидание просительного
“подремонтировать”. Ответа не последовало. – Я слушаю, – сапожник свернул
выкройку, снял со стола крой и оглядел его со всех сторон.
– Кроить не шить: после не распорешь.
Знакомый голос! Борис Александрович лёгким и быстрым движением указательного
пальца подбросил очки на лоб.
– Кондрат?! Друг! Принесло-таки! Не думали – не ждали. Найдёшь ли время
по такой нагрузке?.. Телевизор каждый день протираем, газетки аккуратно
складываем... – Галанин, не выпуская кроя из рук, приобнял Ростовцева.
– Нашёл время – и принесло! Как для тебя не найти? – Ростовцев улыбался,
глядя на стародавнего друга. – Ну-ну! – Он поставил свой груз в будку
и прижал к себе Галанина. – А ты всё стучишь?
– Стучу и шью, шью и стучу. В том и жизнь, Кондратушка. Как говорится
в нынешнем народе, селявишка иначе не получается.
– Селявишка, говоришь... Словцом новомодным выхваляешься... Как стук –
так руб? Ишь как раздобрел: передник не в охват, – Ростовцев шаловливо
похлопал друга по животу.
– А ты всё по медовой части? Не бросил, стало быть?
Скачать полный текст в формате RTF