Павел ЧЕЧЁТКИН

ПОЭТ

Меж поэтов, порезавших славу на части,
Я бродил и плевал в их раскрытые пасти,
И бездумно, без шапки на сборище этом
Заразился поэтом.
И заразным поэтом – не бреясь, не моясь,
Не нося на одежде украшенный пояс –
Я с ухмылкой бросаю прохожим под ноги.
Что мне сбагрили боги.

* * *

Неумыты, тощи, босы,
Меж житейской суеты
По снегам бредут в морозы
Беспризорные коты.
Вьюга им смыкает веки,
Хлещет снегом, как кнутом,
А в квартирах человеки
Дуют кофе с молоком!
Им тепло, а здесь, снаружи,
Только снег и снежный дым.
Но, назло февральской стуже,
Дух котов неукротим!
Вьюге их не изувечить,
Не вселить в сердца им страх.
Ведь у них – глаза, как свечи,
И улыбка на устах!

ПСКОВСКИЙ КОТ

Упавший с древа чёрный кот
Потряс собой основы Пскова.
И вздрогнул в ужасе народ
От потрясения такого!
Упав с огромной высоты,
Бедняга в муке безысходной
Разбил все башни, все мосты,
Поток опутавшие водный.
И где когда-то славный князь
На стены гордо меч повесил,
Река, гремя и веселясь,
Несёт куски трусов и кресел.
И как всегда, один пиит
В разорванном на части мире
Над страшной бездною стоит
И о любви гремит на лире!

Виталий НАУМЕНКО

* * *

Меня вино не веселит,
и Дельвиг нежный мне не пишет,
осталось пенье аонид,
которое никто не слышит –
в холодном воздухе большом,
где листья юные мелькают,
и ходят тучи нагишом,
и кувырком собаки лают.

Но выше, выше – пустота:
не бойся ангелов паденья;

любая родина – не та,
любое пенье – наважденье.

И та, кого я так любил,
на миг умерила цветенье –
среди растений и светил
едва ли главное растенье.

* * *

ты ли жил, провинциал, у моря,
гул которого пропитывал, священный,
бочки омулевые по швам,
легкие увертливые лодки?

ты ли сквозь египетскую тьму,
мальчик заспиртованный, глазел
в окна, как чудовище из банки?

ты ли подбирал на берегу
мрамор, содрогавшийся от ветра,
и тесал его, и согревал,
и у мертвых туч просил совета?

Эрос пел, Танатос дул в трубу,
время жаловаться на судьбу
или опускаться в глубину,
только я, перекрестив волну,
в бочке замурованный, плыву
и расту в длину и в ширину.

* * *

Птицы напевают тихо,
громче напевает память,
только памятью усердной я себя не обману;
с тлением соединившись
и припав к земле устами,
повторяю, как убитый:
“Мне б хотелось петь и плыть”.

Дерево шумит листами,
Бог – деревьями своими,
мы меняемся местами с отражением в реке,
и, как память, прорастая
из земли неумолимой,
я шепчу, не умолкая,
с бабочкой на языке.

Вячеслав ТЮРИН

* * *

Пробивается первая зелень,
начинается власть огорода.
Тянет душу к неведомым землям
и неслыханным песням народа.

Тянет в путь на скрипучей телеге,
возглавляемой хитрой конягой.
Позабыть о домашнем ночлеге,
вновь и вновь обернуться бродягой.

Правда, вместо копытного стука
громыхает вагонами поезд.
И диагноз все тот же – разлука
с той, о ком так и тянет на повесть.