Николай БУРАШНИКОВ

* * *

Когда хоть в карманы наплюй,
Где ветер гуляет со свистом,
Я сам себе кум королю
И сват, понимаешь, министрам.
И глядя мне в ясные очи,
Пируйте, ребята, со мной –
И в речке воды сколько хочешь,
И редьки полно луговой...

АХ, ТО НЕ ВЕТЕР...

У нас в поселке жили весело:
Два – застрелилось, семь – повесилось.
Душа – хоть Ваньку взять, хоть Пашку –
У лесорубов нараспашку.
Они, где ветер ветку клонит
И где дубравушка шумит,
Не трудятся, а чертоломят.
Всяк на работушку сердит.

Какую красоту рубили,
Чтоб только сказку сделать былью!

Деньгу, конечно, зашибали:
Что ни сучок – то пятачок.
А как ноябрьские справляли?!
А Новый год?!
                         О, на крючок
Не закрывались: дружно жили.
Друг к дружке семьями ходили.
Умел народ повеселиться.
Так на гармошке Витька мог,
Что аж трещали половицы
Под громом кирзовых сапог!
...................................................
У нас в поселке жили весело:
Два – застрелилось, семь – повесилось.
Да взять хоть Юрку Воронцова.
Красивой смерть его была:
Рубаха белая багрова,
И кудри черны, как смола.
А рядом с Юркой, на морозе,
Дымится инеем ружье.
И утирают бабы слезы.
А мужики: “Ну, ё-моё...”

Сгноил ли мастер за прогулы?
Ох, гнида, премии любил...
Не из-за бабы ли паскуды
Себя наш Юрка погубил?
Конечно же, была причина...
Но точно – извела кручина.

* * *

Дороге нашей не было конца.
Бил снег в лицо. Мы гроб несли отца.
Без горьких слез из-под опухших век
Отца несли, проваливаясь в снег.
Хотелось нам упасть и не вставать.
Но тяжело дышала в спину мать.
Так на ее дыхании и шли:
Бил снег в лицо, и мы отца несли.

* * *

Злоба, дикая злоба вокруг...
Чтоб уйти от нее, напивается друг.
Пьет по-черному он, чтобы свет увидать.
И, воскреснув, приходит родимая мать.
И у краешка тихо садится стола,
Словно старая возле дороги ветла.
И на сына глядит, как на степь без конца...
“Выпьем, мама, – он шепчет, - помянем отца.
Что же с нами случилось - никак не пойму...”
И зубами скрипит, погружаясь во тьму.

Борис ГАШЕВ

ГЛАЗ

Тянет тебя по привычке
К речке и всякой гульбе...
Как-нибудь на электричке
Птица приедет к тебе.
Глаз этот круглый, тревожный,
Смутные лепеты крыл...
Что ж он, пришлец заокошный.
Вольную душу смутил?
Чьи-то недобрые лица.
С давней обидой родство...
Может быть, Лермонтов злится?
Глаз и взаправду его.

ОБЫСК

Ничего не боялся: позора,
Ущемленья, лишенья обзора,
И что сердце стучит, как часы.
Ни людей, собиравшихся вместе.
Вот вас шесть. Вы архив мой облезьте.
Взвесьте. Черт вас возьми. И спаси!
Только лапы – не в вашем активе.
Разбирайся, начальник, в архиве.
Ты напрасно обидел жену.
Полутемной квартиры владелец,
Я какой ни на есть не умелец –
Подберусь к твоему кожану.
Что ж ты лапы задрал, будто сука?
Всем вам, кожаным, это наука.
Уходи. И облаву готовь.
А не то в этой вашей “квартире”,
Где я жил, ты умрешь под картиной, -
Мне уже на нее не смотреть.
Там же ясно написано: птицы...
Церковь, грай, наши детские лица.

...И поблажку им сделала смерть.