Анатолий КОБЕНКОВ

ВЕК ДРУГОЙ
И ДЕНЬ ДРУГОЙ

* * *

Вглядываясь в то, о чем
лето всхлипнет или Лета
выкрикнет – через плечо
догорающего Фета
вглядываться в никуда
ниоткуда – с донца звука
увидать: скулит вода,
стонет даль, поет разлука;
жить, обкуривая тьму –
кофточки ее и шали;
пробиваясь в то, чему
имени еще не дали,
добрести до “нету слов”,
до того, откуда пращур
выходил, скликая псов
радостью предговорящей –
выдыхая прах стихов
в губы рюмочки чадящей...

* * *

Век другой и день другой,
и, должно быть, даль другая,
но долдонит под дугой
дар далекого Валдая:
колокольчик, колоколь-
чиколотится под сердцем,
дабы видеть далеко,
дабы к дали присмотреться,
и плевать ему на то,
кто кивнет ему спросонок –
в маркизетовом пальто
или в курточке ворсовой:
он при деле – он поет
по-над камушками тракта...
Что вам стоит, самолет,
призаткнуться на два такта,
что вам стоит, вахабит,
заикнуться со снарядом:
колокольчик нам звенит,
значит, Пушкин где-то рядом –
в “Жигулях” иль на коне,
пехом иль на самокате...
Он и вам поет, и мне
(пусть вы – дух, а я – писатель),
ибо кто б ему – Николь
Кидман – встречь, иль Коля-конюх,
колокольчик, колоколь-
чикусает язычком их...

* * *

Воскресенье: к вечеру обнова
громыхает семечками, но
кинщик заболел, и ни Крючкова,
ни Быстрицкой – тихо и темно...

Кинщик заболел – кина не будет,
спрячь платочек, варежку закрой,
потеряй очки, подайся в люди –
в двухсерийный шипровый запой,

лапай продавщиц, буди соседа,
уведи себя, как на расстрел,
на вопрос: – Откеда вы? – Оттеда,
где однажды кинщик заболел.

* * *

Детство: сумерки, альбом –
свет открыт, а тьма закрыта:
дядьки в бурках за столом,
под голубкой Маргарита;
гул небесный, виадук,
размокающий в тумане...
Детство, отрочество, звук
треснувшего Пиросмани –
трещинка; ее кивок
смерти – в сторону распада;
вдох и выдох на глоток
самосада листопада;
трещина – ее шажки
по тропинке, по поляне,
по тому, где на носки
поднимался Пиросмани;
рана, опухоль – разбег
на гробы через сугробы...
Вот и вышел человек,
чтоб отправиться в Чернобыль...

* * *

Июнь, июль... меж камешков свистя –
посвистывая, в землю уж ступает,
и всем на радость ласточка-дитя
на смену ласточке-старушке заступает –

то выше тополя, то ниже лопуха,
то доченьку напомнит мне, то тещу:
поет и сердится, - и эта чепуха,
как жизнь мою, переполняет рощу...

Я думал петь, задумывал творить,
но все мои творения неловки,
тем более что трусики твои
меж небом и землею – на веревке –

то выше облака, то ниже, чем насест,
то там поплещутся, то канут здесь с макушкой,
и эта прыть, и этот переплеск
вместим моей строкой, но не опушкой,