У меня тут другое дело. Я здесь кусок земли присмотрел. А то, веришь, город – фуфло, суета пустая, кругом бетон, пластмасса, дышать нечем. В общем, хочу по-людски, как у предков, чтоб птички там, гармония всякая и дерево под ретро. Дом буду строить, а от тебя мне нужны двери, ну и окна, соображаешь?
– Ну, а как же, сделаем, с радостью, все что скажете, – Аверов, наверное, впервые за последние годы улыбнулся.
Парень, заметив это, погрозил пальцем:
– А-а, вижу, папаша, соображаешь, вон, как лыбу давишь. Ну да ладно. Ты, в общем, готовься, а я денька через два подскочу, размеры подвезу, ну и другие дела.
Незнакомец щелкнул пальцами, и откуда-то из-за угла выехал огромный белый джип. Автомобиль подъехал к ним и остановился. Чужак поспешил открыть дверь и сесть в машину, но Аверов притормозил его.
– Простите, я хотел только узнать, кто будет строить?
Незнакомец, было, проигнорировал вопрос, но, садясь в мягкое кресло, ответил:
– Людишек с городу привезу, спецов. Ваши-то, погляжу, кроме стакана, и держать ничего не могут.
Аверов вдруг заволновался, пот крупными каплями выступил на его обритой голове. Он растер его ладонью и быстро, чтобы успеть сказать все, что надумал, заговорил:
– А давайте я построю, я плотницкому делу обучен и в чертежах понимаю. Один все сделаю: и с нивелиром пробегусь, и фундамент заложу. Руки у меня изболелись, соскучились по настоящей работе.
– Ха... И сколько же ты мне один строить будешь, год? Два?
– Месяца за три-четыре управлюсь, смотря, что за дом.
– Ты не парь мне. За четыре месяца ты разве что конуру собачью сколотишь, – парень засмеялся.
– Да о чем вы? Если работать нормально, не курить, то построю...
– Ладно, не пуржи. Я сам все прикину, дня через два скажу, а ты не теряйся, – он хлопнул дверью, и через секунду его уже не было.

Чужак сказал правду, ровно через два дня он приехал, и не один. Его джип сопровождала колонна из четырех КАМАЗов, нагруженных фрезерованным лесом, стропильной доской и доской для пола. Незнакомец, выпрыгнув из машины, сразу начал говорить о деле. Аверов не верил ушам своим – работу поручают ему. После заказчик вручил ему сто пятьдесят тысяч на прочие расходы, коротко объяснил, где строить, а в конце пригрозил:
– Папаша, времени тебе даю по максимуму – четыре месяца. Это значит, что к концу сентября я приеду и буду праздновать новоселье. Если сладишь, я твою столярку баксами обклею, а нет, беспредельничать не стану, но спрошу строго. Ладно, не грузись, строй.
От таких слов Аверов непроизвольно передернулся, но испугаться по-настоящему не успел, голова больше была забита другим. Он вынул из кармана листок и протянул парню.
– Что это?
– Это чертеж вашего будущего дома. Я за эти дни нарисовал, взгляните.
– Столяр, не полощи мне мозги! Строй, чтоб тесно не было, ну и чтоб с прибамбасами, с красотой вся

кой, – он несильно хлопнул Аверова по плечу и добавил: – Осенью жди.
И началась работа. Аверов и в самом деле трудился без перекуров, с утра до ночи, не полагаясь ни на кого, кроме себя. Брус наверх тянул сам: где блоком себе подсобит, где на “леса” потихоньку взгромоздит и уже с них укладывает на стену. Народ сельский все рядом ходил, смотрел, что да как. Первое, на что обратили внимание, это на самого Аверова: изменился он, перестал быть хмурым, веселый какой-то, пот с него градом, измученный, а все равно, паразит, с улыбочкой. Невзлюбили его на селе еще больше. Если раньше пособником бесовским звали, то теперь и вовсе – самим чертом нарекли. А тут к августу народ на сопку Медвежью потянулся. С неё весь поселок как на ладони. Каждую избу видать. Шепот по селу недобрый пошел, что Гробовщик вовсе не дом рубит, а гробину гигантскую. И впрямь – один из торцов дома глядел на север, как раз на Медвежью сопку, которая и прикрывала поселок от холодных ветров. От фундамента стены будто расширялись, а у самой крыши шел резной, затейливый карниз, больше похожий на бахрому, дальше начиналась сама крыша, четырехскатная, к верху переходящая в чуть округлую по краям плоскость. Вдобавок ко всему и окна на северном фасаде отсутствовали... Народ не унимался. Кто твердил, будто Гробовщик усыпальницу для всего поселка строит, кто, напротив, прочил домину для нечисти, которая вот-вот подъедет. Ни о чем другом и думать не могли.
Потом вдруг объявился в поселке тот самый заказчик из города, приехал он раньше срока, да еще и не один. За джипом вереницей подъехали еще пять машин, набитые людьми, с полными багажниками спиртного и закуски. Поселок замер. Лишь слушок пошел по дворам: “На шабаш собираются”.
Аверова чужак застал за работой. Тот как раз занимался внутренней отделкой дома.
– Да ты, папаша, никак терминатор, все успел! Ай да молодца! – радовался незнакомец. Видно было, что новоселье он начал праздновать еще по дороге. – А мы тут с приятелями уже и пари заключили, что хрен ты успеешь.
– Так и не успел, – оправдывался Аверов, стряхивая с комбинезона стружку. – Отделка вон не закончена, и с электриком еще не договорился по свету. С теплом надо думать...
– Ерунда, главное, дом поставил, – он отхлебнул водки прямо из бутылки. – А что свет, так мы тут по-спартански, при свечах и на полу. Ладно, вот тебе на первое время, – он протянул ему горсть смятых купюр разного достоинства. – За остальными позже подойдешь. А теперь иди, не ломай праздник.
Веселье в доме продолжалось весь день и всю ночь. К утру страсти немного поутихли, а к вечеру снова – шум, песни, полуголые девицы, шныряющие под окнами. Часам к двум все притихло. Поселок заснул, чтобы в четыре утра вновь проснуться от отчаянного звона рельсы. Дом-гроб горел. Люди, повыскакивав на улицу, спешили на пожарище. Последним пришел Аверов. Он встал чуть поодаль от толпы, которая глядела на пламя, не делая даже попытки потушить пожар. Бесполезно. Дом был сухой, огонь в одночасье поглотил его, и крики несчастных потонули в треске горящего дерева. Минут двадцать сельчане молча наблюдали за разыгравшейся трагедией, пока не послышались