Когда Сидоров обиделся, старшина ткнул кулаком в грудь – несильно, незлой был старшина – и сказал, что он должен гордиться. Художник был такой, очень р-революционный. Сидоров не поленился и в первое же увольнение сходил в городскую библиотеку и действительно обнаружил такого художника с чудной фамилией. Правда, картины ему не понравились, за исключением про купание красного коня. Он поверил художнику, что именно такими и были настоящие кони – тонконогими и высокими. А которых показывали в кино – те слишком правильные. Еще Сидоров подумал, что художник нарисовал красного коня специально для него – чтобы он снился ему по ночам. Ангелу конь тоже понравился. Тем более что он снился Сидорову. И когда утомленный службой родине Сидоров спал, ангел ненадолго покидал душную казарму. Он уже научился видеть Сидорова не глазами, а внутренним оком, со всеми его мозолями, синими сатиновыми трусами, ершистым затылком и тихими невнятными снами, по которым разгуливали красные кони. Ангел поднимался к небу, ловил мощные звездные потоки и скользил по ним, как по волнам.
Даже ангелы должны отдыхать.
Следующим летом часть, где служил Сидоров, повезли на учения. Сидоров уже заматерел, погрубел, научился курить дешевые сигареты и носить сапоги. Мать и девочка Оля писали ему регулярно, и что еще Сидорову было надо? Солдатом он оказался неплохим, и ангел втайне гордился этим – что ни говори, а без него здесь не обошлось. Учиться воевать надо было на заросшем клевером и ромашкой лугу, который со всех сторон окружал веселый не организованный по породам лес.
В лесу расположили танкистов, а пехота Сидоров рыл окопчик и выстраивал оборону против бронемашин. Работалось ему легко, солнце припекло голые лопатки, пощипывающие от пота, и назойливый толстый шмель кружил у лица, обиженный за нежданную разруху своего клеверного царства. Сидоров быстро закончил работу и решил, что солдату полежать на прогретом лугу вовсе не грех. Он раскинул руки и посмотрел на небо. Там не было ничего, кроме высоты и бесконечности. Сидоров заснул, и ему снилось, как несутся по лугу красные кони, как грохочут их копыта, и нету у него силы встать, чтобы уступить табуну дорогу. И только мать – почему-то с ведрами на коромысле – откуда ведра? – удивился во сне Сидоров, – ведь у них водопровод, – машет отчаянно руками, и ведра с жутким лязганьем падают с железных загогулин.
Тяжелая машина выползла из веселого леса. Молоденький танкист не увидел спящего Сидорова и повел танк прямо через горячий, струящийся травяным воздухом луг.
Сидоров открыл глаза. Он сидел на нагретой броне танка, почему-то совершенно голый, а напротив пялил на него глаза человек удивительно знакомый, с таким же шрамом на плече – зацепился когда-то за гвоздь в заборе. Только у человека торчали сзади белые крылья, и ветер шевелил краешки длинных перьев.
– Ты кто? – спросил Сидоров, постукивая пятками по броне.
– Я твой ангел, – ответил ангел.
– А почему я голый? – поинтересовался Сидоров и стыдливо прикрылся руками.

– Потому что ты теперь не Сидоров, а душа Сидорова. А душе одежда не нужна, – объяснил ангел. И по лицу его заструились светлые слезы.
– А чего ты плачешь? – удивился Сидоров. Одежды ему не было жалко. В такую жару она только мешала.
– Потому что я знал, но не смог, – туманно поведал ангел.
Сидоров посмотрел вниз. Из-под гусеничного трака торчали чьи-то сапоги.
– Это кто? – указал он.
– Ты, – коротко ответил ангел. Он легко взлетел и уселся рядом с Сидоровым на броню. Теперь они оба стучали пятками о сталь.
– Но я же – вот, – с надеждой произнес Сидоров.
– Ну да, – согласился ангел. – Но ты теперь – квинтэссенция. А мог бы быть вместе с этим... телом.
– А как же я к девочке Оле без тела, – разволновался Сидоров. – Она же любит не квинтэссенцию, а меня, Сидорова, в полном комплекте. А мамка, – от огорчения Сидоров вспомнил, как звал мать в детстве, – мамке ведь тоже все нужно?
– Тело вообще-то не очень нужно, – опустил глаза ангел. – Главное душа, любовь, память.
И было видно, что он говорил неправду.
– А чего мне помнить-то, – возразил Сидоров. – Я еще ничего не успел. Мамку жалко, – нелогично добавил он. И тоненько всхлипнул.
– Эх, – сказал ангел. И больше не сказал ничего. Ангелам не положено вмешиваться в предопределение. Мир не хотел Сидорова, и мир достал его на этом летнем лугу. Зачем ему Сидоров, если любят его всего двое – девочка Оля и мамка. Ангелы не в счет.
Но ангел тоже любил Сидорова. Бывают странные люди, а бывают странные ангелы.
– Сейчас ты встанешь и пойдешь за мной, – приказал человек с крыльями душе Сидорова.
– Куда? – полюбопытствовала душа. Лучше всего, конечно, было вернуться домой. Но Сидоров честно решил, что надо бы все-таки дослужить.
– Еще не знаю, – пожал плечами ангел. – Я впереди, а ты за мной. Когда двигаешься, обязательно куда-нибудь попадешь. И в конце концов, вовсе неважно, куда.
– Здорово, – восхитилась душа Сидорова. – Я всю жизнь мечтала о путешествиях.
– Ну вот и пошли, – ответил ангел устало. Душа Сидорова легко спрыгнула с тяжелой машины.
Потом солдаты рассказывали, что через луг шли два человека. На одном была форма. А про другого никто ничего не мог сказать толком. И немудрено – солнце палило нещадно, и контуры предметов дрожали и размывались. А Сидорова больше никто не видел. Сбежал, наверное, соскучившись по девочке Оле. Мало ли сейчас дезертиров шляется по стране. Страна-то большая.
Ангел Петрова был похож на Петрова – такой же хрупкий и худощавый...

г.Южно-Сахалинск