Из книги: Д.Н.Кардовский. Об искусстве (воспоминания, статьи, письма), 1960.
Преподавали “такие авантюристы, и решительно сами ничего не умевшие в рисунке и в живописи, как Баранов-Россине, Певзнер, — и даже сомневаюсь, учились ли сами эти субъекты где-нибудь и когда-нибудь тому, за преподавание чего в художественном вузе они брались теперь. По настоящему этих граждан надо было в три шеи гнать вон... Даже Кандинский, несмотря на все уважение к нему [...], в реальном мастерстве живописи полнейший ноль, а как беспредметник являлся прямо вредным человеком. И он, по крайней мере, был хоть образованный и культурный, интеллигентный человек. А остальная компания представляла собой какое-то недоразумение”, — это писал коллега Баранова-Россине по ВХУТЕМАС’у!..
Вот так сложились у него дела, и, не дожидаясь “в три шеи вон”, Баранов-Россине собрал, запаковал свои картины, и на них вскоре появилась таможенная печать. Дав по пути “оптофонические” концерты в Риге, в Берлине, он вновь осел в итоге, на этот раз уже “насовсем”, в любимом Париже (примечательно, что тогда же вынужден эмигрировать и тоже во Францию его злополучный оппонент Л.Сабанеев).
Во Франции Баранов-Россине продолжает работать и как живописец, и как скульптор. Продолжаются и “оптофонические” эксперименты. Он защищает и получает уже французский патент на свой инструмент.
Не исчезают поначалу связи и с соотечественниками, которые еще могут ездить в творческие командировки на Запад. Особо радуют встречи с единомышленниками-авангардистами.
Из книги К.Редько. Дневники, воспоминания, статьи, 1974:
“Баранов-Россине стал известен в Москве и за границей как один из первых изобретателей цвето-опто-фонического концерта — первый раз в мире в театре им.Мейерхольда и второй в Большом театре. Он художник-парижанин. Любит искусство и утонченно воспринимает его. В моих работах видит много хорошего, дает практические советы, делает мне предложение написать для него концертно-цветовую отвлеченную картину. Я счастлив нашему знакомству”.
Но сам Париж, увы, не носит его на руках. В Париже таких, как он, тысячи. Как бы то ни было, с началом войны он привлекается властями к выполнению камуфляжных работ. После оккупации немцами Парижа В.Баранов-Россине в 1942 году подвергается депортации вместе с малолетними детьми. Именно эта дата и указывается ошибочно во многих справочниках как конец его жизни. Конец наступил позже, но сути это не меняет. Страшная логика фашизма доводит его до Освенцима, детей отпускают, а сам художник погибает в концлагере в начале 1944 года...
“Оптофон” несколько лет экспонировался, и находится сейчас, судя по всему, в запасниках Центра современного искусства им. Ж.Помпиду. Живописные полотна В.Баранова-Россине демонстрировались и у нас в стране, в Москве, во время выставки “Москва — Париж” (1981 г.), а затем появилось сообщение, что один из сыновей художника, живущий во Франции, обещает передать парижский экземпляр “оптофона” на родину, в центральный Музей музыкальной культуры им.М.Глинки (М.Иванов. А Родина у них одна. — Сов.культура, 12 янв. 1982 г.). Но, как объяснили московские родственники художника, эта передача так и не состоялась, ибо не была выполнена советской

стороной ответная акция — проведение персональной выставки художника в Третьяковской галерее. Остается надеяться, что искусствоведы заинтересуются и основательнее займутся этим неординарным художником с неординарной судьбой, и его имя займет достойное место в отечественной культуре. Причем не только в ряду пионеров светомузыкального искусства...
Поисковой работы предстоит еще немало. Нет никаких сведений об “оптофонических” концертах 1924 года ни в Театральном музее им.А.Бахрушина, ни в Музее Большого театра. Хорошо бы разыскать сведения по выступлению об “оптофонии” в архивных фондах В.Шкловского. Нет никаких следов о концерте Баранова-Россине в Театре Мейерхольда (по крайней мере его имя отсутствует в недавно вышедшей объемнейшей монографии “Мейерхольд и художники”).
Столь же сложная работа предстоит и в отношении упомянутых в начале статьи портретов музыкантов. Ни в музее Скрябина, ни в рахманиновском разделе архивов Музея музыкальной культуры им. М.Глинки его имя не встречается. Но с Рахманиновым факты “налицо”, точнее — даты “на листе”. А со скрябинским портретом предстоит еще кропотливая работа — сопоставить время пребывания художника и музыканта в Москве, в Петербурге, в разных городах Европы и методом исключения и пересечения “вычислить” эту дату их встречи. Нам из Казани делать это сейчас трудно. Научная командировка в Москву нынче для наших научных работников тяжелее, чем в Париж (благо, если в Париж, — приглашающая сторона берет все хлопоты на себя). Надеюсь все же, что потихоньку и вместе со столичными исследователями доведем все до конца — поможем науке и семье В.Баранова-Россине. Благо, его парижские родственники, т.е. его дети, Татьяна и Дмитрий, судя по всему, не прочь вернуть эти портреты и детали “оптофона” на Родину, в какой-либо профильный музей, если увидят свет заинтересованности в очах соотечественников своего замечательного отца. Нам дальнейшие движения в этом направлении уже, так сказать, “пресечены”, ибо самый подходящий для этих драгоценных подарков единственный в СССР, да и в мире Музей светомузыки в казанском Молодежном центре был разрушен в начале “либерально-демократических” реформ крутыми бизнесменами от комсомола как нерентабельный, да и вообще ненужный, и ... отдан под банк. Какое еще там искусство космического века — деньги делать надо!.. Бог им судья. Передаем эстафету новой, еще неведомой нам молодежи. Может им удастся восстановить потерянное и сохранить найденное нами...