Виктор САМУЙЛОВ

ЛЕСОВИЧОК

Сквозь сон, дрёму, состояние небытия пробивался чей-то голос…
– Не умирай... не умирай...
“С чего бы это я умирать собрался?..” – думалось мне. И опять настойчиво и ласково: – Не умирай... не умирай... “Да отвяжись, спать хочу!”...
Мне казалось, что устал я безмерно, тело не ощущалось, желаний никаких, лишь бы голос исчез...
– Не умирай... не умирай...
Раздражение и досада горячей волной окатили всё моё существо.
– Умница, умница, теперь открой глаза... – повторял твёрдо и настойчиво голос.
“Да кто ж это такой? – сердито подумал я. – Кому помешал мой сон?” И опять...
– Открой глаза, открой глаза...
“Ах! Ну сейчас я тебя!”... Веки, неимоверно тяжёлые, как чугунные створки, давили на глазницы, тяжесть уходила, проникала в мозг. И опять...
– Открой, открой глаза.
Я ощутимо, зацепив, кажется, пальцами за ресницы, тащил вверх, раздирал веки. И вот розово и больно ударил солнечный луч мне в зрачок...
– Не закрывай, держи, держи...
“Да кто ж ты такой? Держу!”... – хотелось мне крикнуть, но, увы, темнота и покой окутывала моё сознание. Но голос, затухающий, ласковый, не отпускал в сон...
– Не умирай, не умирай... – И сразу же, – открой глаза... Открой...
Голубое небо с редкими пушистыми облачками за листвой и зеленью, за ветками деревьев казалось близким, тёплым и ласковым.
– Смотри сюда, смотри мне в глаза... – вещал настойчивый голос.
Любопытство заставило меня шире распахнуть, раскрыть веки. Почти надо мной, на толстом суку большого дуба, сидел старичок, ноги в деревянных башмаках свесил, сердито ими побалтывал. Поджав плечи, напрягшись, опирался руками в сук.
– Смотри в глаза! – довольно резко произнёс старичок.
Но я успел заметить, что рта он не раскрыл. Глаза под густыми бровями буравили меня, сверлили, в груди стукнуло раз, другой... я шумно вздохнул, улавливая мельчайшие запахи... по моему лбу щекотно ползла букашка, источая кисловатый, резкий аромат. “Муравей...”
– Не отвлекайся, смотри в глаза...
“Но я же смотрю”... – попытался разлепить губы, сказать фразу, – не получилось, смотрел на видение...
Старичок хмурил брови, сморщенное улыбчивое лицо выражало озабоченность и сосредоточие. Седая борода, до пояса, подрагивала, волосы, длинные, седые, собраны на затылке пучком, одёжка тканая, похожа редкой вязью на дерюжку, свободная куртка, портки подвязаны у щиколотки, цвет однотонный, тёмно-зелёный.
– Теперь встань! – услышал я голос резкий, гортанный, шевельнулись красные большие губы старика.
“Встань, так встань”... – попробовал, но, увы.

Старичок поёрзал. Глаза, пронзительные, строгие, неотрывно буравили мне мозг. Он ловко вспрыгнул на ноги, упёрся руками в колени, наклонился ко мне. – Скажи “мама”! Скажи “мама”! – настойчиво повторял он.
“Совсем сбрендил дед, “папа”, может, тебе проглаголить...” – бурчал я.
Но увы, как и веки до этого, губы чугунно давили зубы, ломотой растекалась боль по лицу, пульсировала в висках острыми толчками. Я невольно вскрикнул: – Ой, мама!
Старичок довольно хакнул, хлопнул ладошками.
– Еще раз! Еще раз!
И я повторил, раз пять повторил: – “мама”!
– Умница! – дед сел на сук, вытер пот с лица. – Встань теперь, встань!
И я встал, не сразу, хотелось провалиться в сон, в немоту. Но старичок настойчиво твердил: – Смотри в глаза, вставай... Вставай... руками о землю, на колени, рядом берёзка...
Я почувствовал шершавую, шелушащуюся твердь в руках. Странно... казалось, что-то живое, горячее бьётся, пульсирует и проникает сквозь пальцы в тело, в сердце, заставляя его твёрже, сильнее стучать. Слабость и тошнота отступали. Я приник щекой к стволу. Быстро перебирая лапками, мчался озабоченно муравей. Покачивался на прозрачной шелушинке комар-долгоносик. За первым муравьем, один за одним, как наперегонки, наклонив тяжёлые головы, пробежали с десяток деловитых, рыжих его сородичей, некоторые несли зелёные кусочки листьев. Пахнуло на меня миром, покоем и волей.
Старичок засмеялся дребезжаще и грустно, приговаривая осуждающе:
– Вот чем возрадуется душа человеческая...
В тот же миг меня окутала волна запахов, едких, удушливых, животный страх ужасом сдавил мне горло. Крепче обхватив дерево, я осмотрелся.
Большая поляна, на противоположной стороне, метрах в ста, дымятся, источая непереносимую вонь, останки какой-то машины. Но ужас, боль исходили от обгоревших, поломанных деревьев, от земли, взрытой, выброшенной непонятной силой и разбросанной по кустам, траве; чёрными ошмётками висят на деревьях искорёженные куски металла. Я напрягся...
– Ну, давай, сынок, оглянись, прикинь, сколько жизней ты загубил!.. – старик непримиримо и, даже казалось, злобно вперил свой острый взгляд мне в лицо. В глаза он уже не смотрел. – А ведь для кого-то другого сотня, тысяча таких, как ты, всё равно, что эта обгорелая трава...

Скачать полный текст в формате RTF