ства; устав, присаживался у корней дерева, опершись спиной о ствол, закрывая глаза. Неясные, странные видения бродили по моему сознанию: фантастические звери, люди... высокие, сильные, красивые... “Здорово треснулся башкой, – расстраивался я. – Как медкомиссию пройти? Молчать буду... сознание не терял, выбросило при ударе о землю”.
Про старичка никому не рассказывал, до случая. В октябре, через полтора года, загорелся правый двигатель, и в гости к Нептуну я наведался. Но знакомства непосредственного не произошло. Пообморозились мы со штурманом, остались живы. В госпитале, отогреваясь под кварцевыми лампами, на поскрипывающем лежаке, поведал ему о Лесовичке-старичке. Штурман долго молчал. Уже когда одевались, проговорил сиплым голосом, – познакомь с дедком... Я даже поперхнулся.
– Да ты что? Мало ли, треснувшись с высоты метров в двести, померещится и не такое...
Тот пожал плечами, вроде, согласился. Но туесок из коры ольхи я храню до сих пор. И не раз мысленно отправлялся к Лесовичку, прощался со всем, что меня окружало в прошлом, в настоящем, но с будущим расстаться никак не могу... Тёплый туалет, ванна, “Жигулёнок”, жена, сын – прожитое и пережитое, магазин и многое другое, настоящее, которое уже и навсегда со мной. А к берёзе, да и ни к какому другому дереву спиной не прислоняюсь. Забылся как-то, по грибы ходил, плечом опёрся... И вроде борода седая, до пояса, мелькнула в ветвях сосны, глазки-шильца сквозь зелёные иголки стрельнули на меня в осуждающем вопросе...

Таймыр

ДиН память

Юрий БАРИЕВ

* * *

Обступают опять холода,
угрожая метелью суровой.
Замерзает в озерах вода,
снегопад заметает года,
заметает и метит по новой.
Мало, что ли, мне в жизни снегов?
Помню снег еще послевоенный
со следами от конских подков,
помню траурность вдовьих платков,
пожелтевшие фото на стенах…
За собою не зная вины,
все же мучаюсь смутной виною,
что родился я после войны,
но не смог заменить для страны
никого из сраженных войною.
Я сегодня бы спел про весну –
снег военной поры не растает,
через годы меня обступает…
Так попробуй убрать седину –
проступает она, проступает.

Эдуард НОНИН

БАЛЛАДА О РЫБАКЕ

В прокопченных погребах
Сквозь бутылку спирта синюю
На меня смотрел рыбак,
Борода седа от инея.

Он кричал мне:
– Парень, брось!.. –
Пятерней хватал за лацканы:
– Ты – матрос? И я – матрос!
Мы одной бедой заласканы!
Я с медведем зимовал.
Робинзонил, точно с Пятницей.
От меня чумной комар,
Как от злого духа, пятился.
Нынче в городе живу.
Жарко в горнице натоплено.
Не свою люблю жену.
У моей душа недобрая.
У моей испуг в глазах:
У меня рука тяжелая!
Я два года мерз во льдах,
Прихожу – она тяжелая…
Не кляни судьбу свою!
Заартачится – поборемся!
Справим новую ладью
По весне – дойдем до полюса!..
Ты – матрос! И я – матрос!
Мы еще с тобой поплаваем…
Я во льдах… два года мерз…
Эх, ладеечка дырявая!..

…Небо, звездами звеня,
Опускало белый занавес.
Зябли зори. Нас зима