у других иди ищи.
Если лень, пасись на травке,
воду пей, как бык, в канавке,
коль не мот ты, не транжир,
к холодам накопишь жир.
Старикан на эти речи
говорит: “Ещё не вечер,
чтобы ставни закрывать,
не хочу тебе мешать:
ешь, сударыня, досыта
травку прям из-под копыта,
из болота воду пей,
раз пожадничала щей”.
Ближе к вечеру в скотину
превратилась Акулина,
во дворе у нас стоит,
сено ест и всё мычит,
а сказать не может слова
бессловесная корова”.
Марья ахнула: “И тут
к колдуну следы ведут”.
Спозаранок она снова
колдуна искать готова,
всем отвесила поклон,
как ведётся испокон,
пожелала на прощанье
исполнения желаний
добрым людям за приют,
за утеху и уют.
***
Есть судьба, а есть судьбина,
та ведёт, та гонит в спину.
Марью доля довела
до какого-то села.
Здесь в тесовые ворота
тихо стукнула: “Хоть кто-то
дайте страннице ночлег,
буду помнить вас вовек”.
Добросердые селяне
в дом пустили, жарко баню
истопили, разносол
весь поставили на стол,
гостью дружно угощали,
а когда есть-пить устали,
принялись за разговор,
как всегда про всякий вздор.
Марья всё им рассказала:
как жила и как страдала,
про заклятье колдуна,
в чём была её вина,
как она пошла по свету,
чтобы снять проклятье это,
но за долгих тридцать дней
повезло не сильно ей.
Домочадцы друг на друга
поглядели. “Ох, подруга, —
ей хозяин говорит, —
твой колдун в земле зарыт,
спит тридцатое, знать, лето,
позамешкалась ты где-то,
с опозданием пришла,
муки зря перенесла”.
Марья им в ответ: “Селяне,
небольшое расстоянье
я прошла, до вас пути
дён не боле тридцати.
Старикана нынче летом
видел люд по белу свету,
может быть, ваш чародей
был совсем других кровей?”
Ей хозяйка: “Что ты, что ты,
это он, его работа,
он таких бесовских дел
натворить и здесь успел.
Например, свою соседку
превратил со зла в наседку,
не нашла для колдуна
то ли хлеба, то ль блина.
Каждым утром пешим ходом
по селу он шёл с обходом,
а за ним терялось зло,
как “орешки” за козлом.
И никто не знал, не ведал,
как он пакости те делал.
Говорят, умел он вспять
даже время обращать,
делал старых молодыми,
мертвецов опять живыми,
а, коль надо, жизни ход
двигал запросто вперёд.
Я боюсь, что злую шутку
он сыграл с тобой, не сутки
и не тридцать дней ты шла
от села и до села,
и не тридцать дней прощенья
добивалась ты в мученьях,
а тяжёлых тридцать лет”.
“Нет,- вскричала Марья,- нет,
как же так могло случиться,
если мне самой лишь тридцать?!”
Ей хозяйка: “Извини,
хочешь, в зеркало взгляни,
от него не жди покражи,
всё как есть, тебе покажет,
не соседка — не соврёт,
не прибавит, не возьмёт”.
Собралась Мария с духом, —
глядь, а в зеркале старуха:
белый волос, тусклый взгляд,
лет давно за шестьдесят.
“Да неужто я такая?” —
Марья вскрикнула, махая
на зеркальный образ свой
ослабевшею рукой.
Так порой у нас бывает:
в суете не замечаем,
как стареют мать с отцом,
а спохватимся, их дом
пуст давно, и мы уж стары,
хоть садись за мемуары,
в гости ждём с тоской детей,
только нет, увы, гостей.
Рано утром Марья встала,
до земли поклон поклала,
пожелала всем добра.
“Видно мне домой пора, —
говорит она селянам, —
больше я ходить не стану, —
ищешь, нет ли, выйдет шиш,
от судьбы не убежишь”.