Придет время – я займусь пьянством, распутством,
или наоборот, — поверю в Бога, вступлю в секту самую гонимую,
а пока я живу вашим отсутствием
и храню его как другие – любимую.
Я думаю о Вас во что Вы верите,
какую душу невинную губите,
думаю о том, что Вы сейчас делаете
и особенно о том как Вы меня не любите.
И не видя Вас я не знаю риска
получить счастье, лишиться тайны,
я сижу в кресле и пишу Вам письма
и все мысли мои печальны.

Милая мисс Лена.
Я одинокий лишенный любви и нежности
сижу здесь скучая, не зная забот и сам никому не забота.
Даже карандаши, даже все мои письменные принадлежности
сбежали, оставили меня на кого-то.
Я их искал во всех ящиках моего стола,
но они сбежали как друзья как деньги, как работа,
помните как бросала свое убранство и бежала куда-то Москва
во время войны 1812-го года.
Но наконец я нашел подходящее и на нем пишу
чтоб уйти от печали от почти отчаянья
я будто говорю с Вами через непробиваемую межу,
путая правду и воспоминания.

Милая мисс Лена, у меня все пусто и обыкновенно,
кроме того что я мучаюсь одной мыслью,
может мне к Вам нужно обращаться миссис?
Видите как я мало о Вас знаю,
Вы живете так далеко (если бы немножко ближе)
и теперь когда я Вас вряд ли снова увижу
я пишу Вам письма
милая моя мисс или миссис
(неизвестно еще что хуже)
но положа руку на сердце
если Вы миссис – я хотел бы познакомиться с вашим мужем
вы спросите – почему я так интересуюсь –
потому что я влюблен и немножко ревную или ревнуюсь –
это уже как Вам нравится.
Возможно, Вы уже варите вашему мужу суп,
Не правда ли, я очень догадлив, вы видите,
и он ест его чавкая, как все мужья он ужасно глуп
и не обращает внимания на то как вы выглядите.
А потом вы дадите почитать ему мои письма
и он скажет зевая что читать у него ни времени ни желания нет,
и Вы промолчите, ведь все женщины – лисы
и хитрости у них – лисьи и подлости – лисьи,
а в ответ Вы мне конечно напишите –
не пишите мне больше, мистер Поэт.
Небрежным воздушным почерком
буквами падающими вниз…
И это Вы?! Вы сможете?!
Вы, лучшая из лис?!

Когда я приехал в свой странный город
мне в голову сразу полезло разное –
что срок бывает сначала долог, а потом короток,
и что у нас не Европа, а Азия
и живут у нас несколько другие расы
и если подумать, то совсем не странно
что в аэропорту первыми мне встретились хакасы
летевшие до Абакана.
Но в толчею вокзальную я пристально всматривался
и не видел ни одного знакомого человека
никто не лез ко мне целоваться,
никто не спрашивал, как я доехал.
В этой толпе мне было ужасно пусто,
мысли были злы и мелки как в сравнении с Землей глобусы
на вокзале я был один и мне было грустно
и без меня уходили мои автобусы.
Но в конце концов я занял место
в последнем “Икарусе” полупустом и грязном,
а дальше все было еще более неинтересно
и однообразно.

Вы знаете, под самый Новый год
ко мне пришел ваш родственник (неизвестно с какого боку)
сказал что проездом и передал мне от вас письмо
и еще перевязанную лентой коробку.
Это было невероятно, неправдоподобно,
этого не ожидала моя фантазия мещанская,
в конверте был цветок и открытка заколдованная
в коробке была бутылка шампанского.
Цветок ваш я приделал на стену
но он голову понуро опустил вниз
а шампанское мы выпьем, когда я увижу мисс Лену
то есть Вас, вы конечно согласны мисс?
и все будет чудно более менее
и уж гораздо лучше чем было ранее,
а открытку я сжег как вы велели
только забыл загадать желание.

О моя нищая убогая фантазия,
отдающая дань то вору, то ворону!
Завтра среда, а среда в Азии
как и все в Азии ни к селу ни к городу.
Я никому не давал такого совета,
но вам дам – остерегайтесь приезжать в наш сонный град
живя здесь трудно поверить что где-то
выше и ниже есть рай и ад.
Где бы я ни был, одетый в грубую робу
узкоглазый воин на меня глядит подозрительно
Здесь с трудом верится даже в вашу Европу
глядя отсюда существование которой весьма сомнительно.
На каждом углу здесь стоит изваяние
с широкими скулами из племени никогда ничего не просивших
а воздух ночью здесь одевается в такое черное одеяние
как будто оплакивает миллион погибших
Здесь не действуют ваши, здесь действуют наши законы
суровость которых разнесет любую скинию
а реки, реки так неприлично огромны