хоть капельку выглядеть навеселе
мои сопечальники тщатся.

Присядет на краешек время само.
Мы как с того света читаем письмо:
герой не забыть нас божится.
А нам оставаться на этой земле,
рыдать-убиваться об этой земле
и в эту же землю — ложиться!

Мы за полночь выйдем, хоть выколи глаз.
Вокруг сто углов, ненавидящих нас,
заблеванных сто подворотен.
За нашу судьбу и полушки не дашь...
Качается город... дичает пейзаж...
и все ж таки путь ежедневнейший наш —
до ужаса бесповоротен.

***
Ах как было легко! Ах как было недолго!
Половица остыла, чуть солнце устало.
Под ногами блеснувшая было иголка —
не нагнулся, и вновь невидимкою стала.

Окликаю... А рощи уже безголосы.
Отвыкаю... На черта ли столько свободы!
На вчерашних верандах — засохшие осы,
и в носу от укропа свербит и смороды.

Я дровишек еще нарублю по привычке,
сдам бутылки, потрогаю печку — тепла ли.
И однажды — опомнившись — на электричке
укачу: поминай — глядя на ночь — как звали!

Ах как было! Как не было дня, о котором
затоскуется, сердце зайдется от боли! —
И всю зиму под окнами, с занесенным мотором,
будет легкая память мертветь на приколе.

ПОЛНОЛУНИЕ

Остерегайтесь, граждане, луны!
Недаром брешут на луну зенитки.
Луною город вымочен до нитки.
В луне по горло, улицы страшны.

Не скрыться от нее — как от войны:
повсюду обволакивает жидкий,
злорадный свет. Какие пережитки,
что люди воспевать ее должны!

А помните: луной был полон сад...
луна плывет как лебедь... — или это
тысячелетие тому назад?

Над городом, над вами, надо мной —
повисла осветительной ракетой:
и впрямь ничто не вечно под луной!

ПАМЯТНИК

Плоть, чугун ли, гранит —
все бессмертно на равных.
Ну о чем говорит
надпись: “Прадеду — правнук”?

Снег белей простыни
на пустом постаменте.
Дальнобойные дни —
ближний подступ к легенде.

Крест на каждом окне,
метроном лихорадит.
И мерещится мне
надпись: “Правнуку — прадед”.

***
Я — тыловая крыса.
“Люди — они на фронте,
а этот — в своей постели
спит со своей женой” —
Бабы глаза ей колют.
Скажет она: “Не троньте!”
Заплачет она: “Неправда,
он у меня больной!”

Бабы ярятся пуще:
“Руки и ноги целы!
Годен детишек делать —
годен и на войну!..”
Словом, я окопался.
Местные офицеры
за женщину не считают,
обходят мою жену.

Весь день за столом сутулюсь.
А ночью — одно и то же
снится:
             перед сержантом
встаю, как на пьедестал:
“Есть прикрыть отступленье!”
и сонный восторг по коже...
Снится, что стал я годным,
хоть на смерть,
                      да годным стал!

ЧЕЛОВЕК

Б. Слуцкому

Вот был человек — и нету.
И даже не на войне.
Хотел повернуться к свету —
умер лицом к стене.
И зайчик прыгнул некстати
с будильника на кровать.
Столпились мы у кровати,
а что тут можно сказать?

Недавно справляли тридцать,
а кажется — так давно...
Вчера не успел побриться,
теперь уже все равно...
Кричало в лицо начальство —
туда поспевай, сюда…

И так выпивал нечасто,
теперь уже никогда…

Смеясь целовал кого-то
(жену, да и не жену)…
Сбегал, больной, на работу…
Ругал на чем свет войну…
Стыдясь, подавал калекам.
Любил свой нелегкий век.
Просто был человеком.
Да здравствует человек.