2

Чем старше, тем ревнивее эпоха.
Как ветреная женщина, она
была в себя настолько влюблена,
что не ждала от зеркала подвоха.

Лгут зеркала, и все же дело плохо —
Морщины, злые губы, седина.
Она теперь — как верная жена —
тебе не позволяет ни полвздоха.

И хоть в кабак, проклятьем заклеймен!
От ласк ее, румян ее, знамен
ветшающих, как ленты на могилах. —
Ребром ладони режешь свой кадык:
вот так уже! И стыдно, что любил их,
и вчетверо стыднее, что привык.

3

Свободный синтаксис воспоминаний,
наплывы через точку с запятой... —
Вам кажется, их нету безобманней,
и невдомек, что с кукишем в кармане
к эпохе становились на постой.

Гордитесь героической тщетой
своих испании и своих германий,
и — скрученные даже в рог бараний
опьянены восторженностью ранней,
упрямы восклицательностью той,
быть совестно свидетелем которых...

И все-таки — подольше бы у вас
в пороховицах не кончался порох:
куда страшнее правда без прикрас!

КОГДА ПОГРЕБАЮТ ЭПОХУ

О как вам дышится средь комаровских сосен:
Кладбищенский предел отраден и несносен.
Оградки тесные, как дачные заборы,
и пусть вполголоса, но те же разговоры.

Единственность свою опасно знать заране.
Над бегом времени, как Федра в балагане,
вы, так и видится, стоите без оглядки,
и стынут на ветру классические складки.

Уже успели всех угробить и заямить.
Ваш черно-белый стих шифрованней, чем память.
Дивились недруги надменной вашей силе.
Четыре мальчика чугунный шлейф носили.

Великая вдова, наследница по праву
зарытых без вести, свою зарывших славу,
когда самой себе вы памятником стали,
не пусто ль было вам одной на пьедестале?

Где Осип? Где Борис? Где странница Марина?
Беспамятство трудней открытого помина.
Вас восхваляют те, кто их хулит доселе.
Перед разлукою вы даже не присели.

И понимаются глухие ваши речи.
И занимаются сухие наши свечи.
Мы отпеваем вас, мы яму вам копаем,
мы на казенный счет эпоху погребаем.

И вырастает крест на молодом погосте.
И топчутся вокруг непрошеные гости.

Но — согласились бы вы разве под ракитой,
в глуши какой-нибудь, быть без вести зарытой?!

***
По памяти рисую: вот изба,
край изгороды, церковь и с обрыва —
тропинка... Я коснусь ладонью лба,
от мухи отмахнусь нетерпеливо
и, напрягая зрение, всмотрюсь...
... Нет, никакая вроде бы не Русь
и никакая даже не Россия...
Вот девки с коромыслами идут,
вот мы бежим с мальчишками босые,
вот вечный дядя Ваня тут как тут, —
не первая ли удочка в округе!
Я чувствую доныне, сколь упруги
чуть влажные нагретости тропы...
... Не Псковщина еще, пожалуй, даже..
А тетя Дуня за реку в грибы
ходила, и улыбочка все та же,
что и тогда, полсотни лет назад.
Кладбищенские тополя сквозят
на солнце, нестерпимая блескучесть
в листве тех незапамятных времен...
... Не Святогорский даже и район...
Отматерясь, отсовестясь, отмучась,
моей деревни дух и естество
погасли. По-немилому все ново,
запущено, расхищено, мертво...
... Неужто и народу-то всего
на родине, что у ларька пивного?!

ПРОЩАНИЕ С САДОМ

О мой замусоренный сад,
дождливый мой лесок!
Всех обнажение досад,
ветшание досок.
А листья если и висят,
то все наискосок,
висят, мотаясь вкривь и вкось,
а я — ненужный гость.

Особенно когда блеснут, —
они наперечет.
Счастливых некогда минут
в саду переучет.
Брожу, зануда из зануд,
за шиворот течет,
брожу и вижу все насквозь, —
ненужный, в общем, гость.

Прощай, мой сад! Не обессудь,
что обернулось так.
Быть может, жизни нашей суть
такой же кавардак?
Тебе забыться бы, уснуть, —
а я брожу, чудак:
своим считал себя, небось,
и вот — ненужный гость.

ИЗ ЦИКЛА "ПОСЛЕДНИМ ДРУЗЬЯМ"

***

Ломаются ногти и рвутся шнурки.
А может быть, правда, что мы старики? —
Встречаться — как будто прощаться,
Вчерашняя водка стоит на столе,