— В самом деле хорошая повесть. Только бы подсократить ее...
— Ты и сократи. Он не обидится. Но человека поддержать надо. Совсем он там одинок, в своей Костроме (Чите, Абакане, Барабинске, Балахте и т.д.).
Но бывало, и абсолютно бесталанные авторы домогались его внимания, слали рукописи ценными бандеролями с сургучными печатями, звонили, напоминали... Не раз я осторожно говорил Виктору Петровичу: можно же, с первых строк оценив, что сочинение слабое, передать его в журнал, а мы уж по возможности деликатно ответим автору.
— Нет, он же мне прислал, меня просит... - И рассказывал, как ему самому в молодые годы было тяжко без доброжелательного и грамотного ценителя литературы. И в который раз вспоминал А. Макарова, о котором в зрелые годы написал удивительную книгу “Зрячий посох”. - Нет уж, дочитаю, отвечу...
Кому сейчас показать новые стихи? Новую повесть? Правда, у меня он читал только журнальные публикации и книги - рукописей своих я ему не давал, берег его время. Разве что к празднику какому заносил шутливое послание. Но то, что я МОГ ему в любой день показать, попросить его совета, его оценки, и уж он-то скажет, как господь Бог, истинные слова - вот что было важно, вот что поддерживало в эти смутные переломанные годы...
Да и сказать правду, ему в личном общении более интересны были НЕ ПИСАТЕЛИ... ему был интересней любой шофер, любой рыбак, любая бабка у магазина, медсестра, почтальонша... они были из настоящей жизни, из той, где целуют, детей рожают... а писатели - это все же вторичное явление... Но если ты вдруг подметил или придумал нечто такое, чего он не знал, то глаза его загорались, он розовел, хохотал, начинал сам рассказывать и вовсе невероятные байки...
Но мы всегда помнили, что он - и с нами, и не с нами. Лицо иной раз менялось, взгляд становился жестким... великая боль за Россию мучила его... И мы с нашими мелкими историями старались оставить его. Для нас он давно пребывал в ряду лучших русских писателей, да, в том же ряду, что и любимейшие им Гоголь и Бунин...
Сегодня 9 дней. Он ушел - и всё не уходит от меня, как, наверное, и от многих из нас. Железными канатами душа приросла к нему. И вместе с ним сейчас под землею пребывает. И вместе с ним обозревает сейчас небесной птицей из ледяной синевы бедную нашу Отчизну.
И если кто прежде по лености или недомыслию чего-то в его книгах недопонимал, то сейчас, кажется, уже понял... словно он передал каждому из нас некие атомы своей великой проницательности...
Помню недавние разговоры читателей, полюбивших его первые знаменитые повести и романы и не принявших до конца его позднее творчество:
— Вот “Последний поклон”... “Царь-рыба”... какие ясные, понятные книги... А последние, про войну, тяжело читать...
И помню реплику одного безногого парня:
— А ты сядь в поезд и, покуда едешь до Грозного, почитай... Потом расскажешь, дошло до тебя или нет...
И вот человек, написавший эти глубокие, яркие книги, навсегда исчез... И что нам теперь тут делать, его вчерашним знакомым, почитателям, соседям? Нам, восхищавшимся его прямотой, его честностью, дерзостью, когда в лживые красные годы он мог в Томске на

вопрос, кого считает лучшим русским писателем, ответить спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, - конечно, Солженицына. И мог Президенту России, приехавшему в гости, сказать: тряпка ты, мямля... наведи порядок... что же коммунистам-то свободу дали?.. они еще нас похоронят... И нам, малодушным, он был необходим.
Книги - что книги?.. так, как он их написал, нам не написать... но поучиться у него стойкости и бескорыстию стоит... хотя бы теперь, когда его нет...
А если все же о книгах, то на днях в Москве, кажется, в “Литературной газете”, кто-то с театральным изумлением выдал фразу: а вы знаете, мы в нашей литературе, внутри Садового кольца, заигрались... она стала ненастоящая... вот и подумалось, чтобы литература овладела вниманием народа, она, выходит, должна быть, страшно сказать - народной!...
Это надо было столько копий сломать, чтобы понять. Уход Астафьева и слезы народа, возможно, утвердят в этом мнении даже самых легкомысленных и циничных литкритиков современности. А нет - так и не надо.
Бесстрашие его в том, что он сделал свою собственную жизнь предметом исследования, фактом искусства - вослед за Пушкином (с его Евгением Онегиным) и Лермонтовым (с Печориным ), вослед за Достоевским и М. Горьким - вот, я так жил. Жизнь пустого человека, даже красиво описанная, мало кому интересна. А он прожил - так получилось - жизнь, совершенно неотделимую от исторической жизни русского народа: мальчик из репрессированной семьи... Игарка, детдом... ФЗУ... в семнадцать лет добровольцем на фронт... окопы, ранения, контузии, госпитали... нищая жизнь после войны... когда бывшие советские воины-победители, молодожены, Виктор и Мария вырыли землянку и в ней жили -. в нашей сказочной сталинской стране... и далее - вместе с народом теряя иллюзии ( а ведь иллюзии тоже были!) - до постижения высочайших истин бытия и до всемирной славы - при одном условии - невероятной работоспособности и честности.
Никто более из писателей мне знакомых так жестко не говорил о своих первых рассказах и даже романах.
Никто из знакомых мне людей искусства так жадно не любил искусство во всех его проявлений: и музыку, и живопись, и поэзию...особенно музыку. У него за многие годы собралась хорошая фонотека, он кое-что дарил мне, кое-что переписывал ему и я, особенно видеозаписи опер... он смотрел-слушал до слез “Травиату” и “Риголетто”... Когда Евгений Колобов ему на 75-летие сделал музыкальное подношение - сыграл симфонию Калинникова, обожаемого Астафьевым, - надо было видеть его лицо...
И никто из знакомых мне людей не ошеломлял, как он, невероятной памятью на лица, строки, мелодии, истории...
И ничего этого больше уже нет. Все, что успело, перекочевало в книги. Вот на столе 15-томник Виктора Петровича. Сегодня как угодно можно относиться к Ельцину за его великие глупости, стоившие, может быть, многих тысяч жизней русских и нерусских ( ради власти расколоть державу?!), да и был ли в России хоть когда-нибудь безгрешный вождь?.. но я могу хотя бы за одно сказать ему спасибо - что помог издать эти 15 томов.
Перед приездом Президента в Красноярск позвонил Юрий Батурин, помощник: “Как вы думаете, что