люди жили в добре и мире, — хотел невозможного, но настоящий писатель и должен хотеть невозможного.

===

В адрес вдовы писателя поступили телеграммы с выражениями соболезнования от Президента России В.В. Путина, от Бориса Ельцына, Геннадия Селезнева, Валентины Матвиенка, Михаила Швыдкого, Сергея Шойгу, Амана Тулеева, Валентина Распутина, Альберта Лиханова, Валерия Золотухина, Владимира Крупина, Алексея Петренко, Михаила Кураева, Валентина Курбатова и многих других известных российских деятелей политики и культуры.

КОГДА УХОДИТ АСТАФЬЕВ

Сегодня 9 дней.
Мимо его дома в Академгородке свистит ветер.
Возле его избы в Овсянке - еловые ветки и обледеневшие красные розы...
Его похоронили.
Впервые видел, как плакали от горя и обнимали друг друга на панихиде незнакомые друг с другом люди...
Опустел Красноярск. Опустела любимая им и любящая его Сибирь...
Да и всю необъятную, расколотую Россию облетел ужас потери - сотни телеграмм несут почтальоны - от президентов, от учителей, от крестьянства, от академиков...
Правда, московские писатели-начальники, лауреаты, могли бы и приехать... увы, люди, написавшие когда-то две-три неплохие книжки, а затем отравленные по уши перекрестной лестью, да еще и разнесенные политикой в разные углы и проулки вокруг Кремля... спасибо, хоть откликнулись телеграммами.
Но истинные писатели - в провинции. Телефоны не смолкали: как?.. неужто?.. что же теперь делать?.. А кто-то и денег занял на билет, приехал и ночь провел на вокзале, чтобы утром проститься с великим наставником...
Да, сегодня так вдруг показалось — в Москве нет писателей, они - в провинции. Только не имеют ни славы, ни возможности издаваться. Но когда и они уйдут, заплачут и по ним, как плакали по Рубцову и Вампилову, Рябеченкову и Прасолову, Кутилову и Передрееву, Поплавскому и Глебу Семенову, Слепаковой и Борису Рыжему, Озолину и Лире Абдуллиной...
А он об этом всегда помнил. Иначе не предложил бы в 1987 году помочь ему составить Антологию одного стихотворения поэтов России (без москвичей, у которых каждый год выходил свой “День поэзии”). И я никогда не забуду, как квартиры наши вмиг были завалены бандеролями, письмами, книжками русских поэтов - от Смоленска до Камчатки... от Мурманска до южных границ... как Виктор Петрович, захлебываясь от восторга, читал строки неизвестных прежде и ему, и мне русских стихотворцев...
— Потряса-ающе!.. - говорил он. - Есть, есть еще... есть на Руси!
Он до слез любил поэтическую речь. Но не стоит думать, что ему нравились любые вирши - лишь бы гладкие да в рифму. Когда собрали первый вариант тома “Час России” и он заново перелистал его, то вдруг гневно покраснел:

— Да что же это такое, Рома?! Все по русской деревне плачут? Сидят в городах, в теплых сортирах, нюни распустили!.. Любишь деревню, тоскуешь по ней - езжай туда, чё стихи-то молотить!..
И в самом деле, со стихами о заброшенных селах вышел явный перехлест. Мы заново перебрали книгу, многое заменили...
Тогда в первый раз я имел счастье и ответственность с ним вместе поработать на общественном, как говорится, поприще. Наша работа в Москве в качестве депутатов СССР была еще впереди... и наше с ним решение в Сибири учредить литературный журнал, который помогал бы, как и “Час России”, собирать добрые писательские силы, особенно стал бы поддержкой для молодых - ведь издательства к тому времени (1993 год!) выпускали уже только кровавые детективы и порнолитературу... - всё, всё было еще впереди.
А познакомились мы и вовсе в далеком 1965 году, в Чите, на знаменитом Сибирском совещании, где Виктор Петрович был уже одним из руководителей семинара прозы, а нас, совсем молодых парней - Распутина, Вампилова, меня и других - приняли в Союз писателей. В последующие годы с Виктором Петровичем переписывались (он жил в Перми, потом в Вологде), были и остались на “ты”, он написал предисловие к одной из моих книжек, и в тяжелые минуты не раз поддержал... но сказать, что я был ему близким другом, я бы решился...
Да, многим из нас он дарил минуты своего светлого расположения и участия, но друзьями у него в высоком смысле слова были прошедшие войну и гонения Евгений Носов, Василь Быков... покойный К. Воробьев... Б. Ручьев... А мы все тут - маленькие, большей частью серые, не по таланту тщеславные - какие мы друзья?!
Но он знал что мы любим его, и ревниво относился в тому, как мы живем, что пишем, не предаем ли бессмертную душу свою... Мог отчитать сердито за тусклую публикацию, и он же мог неожиданно среди ночи позвонить или даже забрести сквозь красноярскую вьюгу к тебе домой (еще до болезни, конечно) и сказать скупые, но в его устах весомые слова похвалы о том или ином стихотворении или рассказе... а случалось (правда, очень редко) произнести и вовсе невероятные слова:
— Потряса-ающе!..
Когда я переехал из Нижнего в Верхний Акадегородок, он с горечью буркнул:
— Теперь редко будем видеться... - Ему далеко в гору...
Конечно, я “ с горы” приходил, когда он приглашал, или если у меня были новости, важные для нас обоих, но в последние год-два без спросу старался реже заглядывать - неловко, совестно беспокоить старого, с одышкой человека, который с утра до ночи корпит над своими повестями, отвечает на письма ( на все без исключения!) своих читателей и почитателей, молодых и старых авторов, пишет предисловия и послесловия...
— Рома, это Виктор Петрович, загляни.
(Кстати, он всегда представлялся - не в пример многим и многим, которые в телефонную трубку бросают высокомерное:
— Кто?!)
— Это Виктор Петрович зво’нит... Вот, посмотри. По-моему, хорошая повесть. Тиснуть бы ее в журнале нашем.
За ночь прочитав, утром прихожу: