Есть у птицы своя беда.
Но охотнику — тоже известны
соловьиная слепота,
соловьиная верность песне.
О,умелец, подлец, ловкач,
меж деревьев бесплотной тенью
он крадется, хищен и зряч,
подчинён своему вдохновенью.
У него ни ружья, ни свинца.
Он — знаток,
он толк понимает...
Миг —
и вместе с трелью певца
с ветки
голой рукой снимает.

Зоревые, прощайте навек —
роща, небо над головою...

Аккуратный большой человек
ослепит соловья иглою.
Чтобы песня стала больней,
исступлённее, чище, слаще,
чтобы млели сердца:
— Соловей!
Видно — курский, слепой, настоящий...

Над кроватью, скрипучей, как смерть,
не в зелёном раскидистом лесе —
пой,
обязанный в песне —
прозреть,

возродиться
с другими вместе!
Ты согласен на эту роль?
Уничтожат, распнут — воскресни!
Это наша слепая боль
у людей называется песней...

1970

XXVII
Уехал художник из города,
такой-сякой и разэтакий...

Сбросив осеннее золото,
деревья голыми ветками
долго махали вслед ему...

Ветры поналетели —
лужи к часу рассветному
бельмами обледенели.

И тишина гнетущая
краном на кухне тешилась.

Но палитра цветущая
городу не примерещилась!

Мерзнут дровишки в штабеле.
Мы не зря их пилили...

Не думайте, будто ограбили
город,
будто убили

душу тысячелетнюю
отрицанием сказки.

К другу входя в переднюю,
вижу — пылают краски,
освещают всю комнату
вечным светом надежды!

Бродит мальчишка по городу.
И все дворы — белоснежны...

1970

XXIX
Мы весело начинали!
Бледнея, Ложь обличали.
Стихи, как время, колючие,
не читали — кричали.
Мы весело начинали.
В корявой строке звучали
с надеждой на что-то лучшее
гражданские наши печали.
Мы весело начинали,
кричали, но не молчали!
И все же все наши крики
самих нас поукачали.

Мы гневные рты закрыли.
И смолкло живое эхо.
О боже, как тяжки крылья,
с которыми — не до смеха.
Судьба — разбрелись, разъехались,
что-то порастеряли...

Кого понесло в словесность,
кто — ринулся в пасторали.
Один починяет ходики,
порой — мелькнёт в периодике,
и то скорей как утопленник:
то руку покажет,
то — лоб на миг.
Другой — в болотце общественном,
зато — на собственной кочке
возводит хоромы. Естественно —
под лозунгом: “В год — ни строчки!”
Один ушёл в попечители,
двое — в автолюбители,
а этот мозгами раскинул,
собрал, дай бог, половину...

И сам я хорош —
ушами
прохлопал до сорока,
а что нанёс на скрижали —
найдётся ли хоть строка?
Мы весело начинали —
все, с мала и до велика!
Но тихо в округе, тихо...
А тишина — безлика.

Мы весело начинали.
Но это не оправдание.
Всего лишь воспоминание.
Воз.
И — поминание.

1970-1973