и его смерти в сражающейся Греции. Чего стоит один только
Ленский, который “из Германии туманной привез учености плоды, вольнолюбивые
мечты, дух пылкий и довольно странный...”
И в этом своем интересе Пушкин не был одинок — мысли о цивилизованной
Европе и роли Востока тревожили Чаадаева и Грибоедова. Позже Тургенев
заставит свою героиню влюбиться в болгарина Инсарова, а Гончаров в “Обломове”
будет тщательно исследовать немецкие национальные корни своего положительного
героя Штольца. Так что этот интерес к Западу — характерная черта русской
литературы. И Пушкин был подлинно русским в своем желании говорить на
языке европейской культуры — он знал наизусть(!) всю французскую литературу.
Это — что касается русской литературы. А теперь назовите мне, пожалуйста,
если сможете, хоть одно произведение сколько-нибудь значительного европейского
писателя, скажем, 19 века. Такое, где была бы не просто упомянута Россия,
как экзотическая Земля Холода и Снегов, а где действительно были бы размышления
о России, пристальный интерес к ее судьбе.
Лично я искал — и не нашел. Зато нашел высказывания Гегеля о национальных
характерах. В его универсальной философской системе всем нациям находится
свое место — разумеется, высоко одаренным немцам, далее французам и англичанам
( хотя у них достоинств значительно меньше), потом всем остальным — по
мере убывания положительных черт и дарований. И вот что поразительно:
даже у поляков он нашел Дар божий — они хорошо танцуют (видно, не равнодушен
был великий философ к мазурке), а вот в русских не нашел ни-че-го, ни
одной искры Божьей, ни единого таланта...
За что она нас так, Европа? За нашу заботу о ней, за то, что Русь всегда
стояла между ней и агрессивным Востоком, за то что спасала ее от нее самой,
как это не раз случалось в Отечественные войны...
Европа не признала и гений Пушкина, считая его “поэтом местного значения”.
Не потому ли после 17-го года, в период первой волны русской эмиграции,
когда в Париже, Праге, Белграде, Софии, Берлине, Константинополе, Харбине
и других городах Зарубежья оказалось около 10 миллионов российских эмигрантов,
единственный день, который объединял их почти два десятилетия — вплоть
до второй мировой войны — был день рождения Пушкина? Мне памятен день,
когда в составе делегации мне посчастливилось возложить цветы к памятнику
Александру Пушкину в Шанхае!
Отчего поколение русских интеллигентов-эмигрантов праздновало этот великий
для русской культуры День? Не из протеста ли перед полным равнодушием
и невежеством, с которыми под личиной благородных манер всегда относилась
к России “культурная Европа” ?!
Рубеж третьего тысячелетия многое меняет в мире. Мы стоим на пороге новой
России, когда она готова стать новой территорией прогресса, а потому стоим
и на пороге нового отношения к России.
Поэтому все мои тревожные и порой горькие размышления о нашей Родине никак
не умаляют моего “экономического” и исторического оптимизма по отношению
к судьбе России. Ведь смогла же одна часть
русской культуры в считанные десятилетия в Х1Х веке — золотом
веке нашей литературы и искусства — достичь этаких высот! Так почему другой
части этой же культуры — экономике и промышленности — не повторить этот
эпический подвиг на рубеже ХХ и ХХ1 столетий?
Убежден, что впереди у нашей экономики — Болдинская осень.
Но сезон ее наступления зависит не только от степени веры в ее нужность
и неизбежность. Постепенная интеграция в мировую экономическую систему
сама по себе не решает проблемы нашего общества. И пока мы строим “капитализм”,
стараясь сохранить “социалистические достижения”, неплохо бы задуматься
о целях всякого строительства и всякого разрушения.
Отцы и дети — это противостояние есть во все времена. Особенно сильно
оно на изломе общества. Но как же мудр был Тургенев, когда увидел в своей
повести не только противостояние базаровского нигилизма и традиционных
“принсипов” Павла Петровича Кирсанова, но и удивительную похожесть этих
героев, импульсивных, готовых к дуэлям, страдающих, безнадежно влюбленных.
Великие истины, открытые нам нашей литературой: поколения проходят одни
и те же экзамены, “наступают на одни и те же грабли”...
Египетские пирамиды — чудо света для туристов, национальная гордость для
нынешних египтян, загадка для ученых. Для фараонов — средство остаться
в веках, а для сотен тысяч рабов, которые их строили — источник страданий
и мучительной гибели. Ключевой вопрос — для кого? — лежит в основе любого
целеполагания. Ответ на него зависит от многих обстоятельств, которые
в совокупности определяются уровнем культуры народа в целом. Это особенно
отчетливо понимаешь именно сегодня, когда кризис всей системы культуры
нашего народа очевиден. Поражает размах движения “маятника” культуры по
шкале человеческих ценностей: от абсолютного приоритета государственных
интересов к не менее абсолютному признанию главенства интересов частных.
Мы все время перескакиваем точку баланса.
Результат? Печален: такие понятия, как “держава” и “патриотизм” стали
архаичными, термин “геополитика” — скоморошеским. И дело совсем не в словах,
а в том, что стоит за ними.
Впрочем, как говорил Ломоносов: ежели в одном месте убавится, то прибавится
в ином. Мы — свидетели несколько возросшей ценности семьи и семейных традиций.
Об этом свидетельствует интерес последнего времени к геральдике и к родовым
генеалогическим “деревьям”. Но как далеко может пойти такой интерес в
нашем сегодняшнем обществе? Не окажется ли он только своего рода “текущей
прибылью”? Хотя известно, что последняя — главный критерий деятельности,
но тот, кто собирается долго находится “в деле”, просто обязан думать
об общем состоянии платежной системы, как и об экономическом состоянии
партнеров, о стабильности политической ситуации. Вот почему общество не
может ограничиться лишь укреплением семьи — оно должно заботиться о стабильности
государственной системы, о государственных интересах. Небольшая радость,
если в квар