ПИСЬМО ИЗ ЧИТЫ

Михаил ВИШНЯКОВ

КОНИ В ПОЛЕ
И ЦЕРКВИ В ПОЛЕ...

***

Елене Рыжаковой

Над старой гурбанской дорогой
Спит август, сияет луна.
Пожалуйста, память не трогай,
Иначе взорвется она.
За тридцать два года разлуки
ни писем, ни встречи в конце,
Иначе предсмертные муки
останутся жить на лице.
Любви колокольчик звенящий
на тоненькой струнке повис,
такой беззащитно-шемящий,
как раненый инеем лист.
Так чисто, свежо, небывало:
и август, и росчерк зарниц,
что кажется — жизнь просияла
сквозь ласточки черных ресниц...

***
Молчите, верные собаки.
Мы с вами не одни во мраке.
Вокруг, в звереющем кругу,
еще есть волк на снегу.

***
Босоножки сняла на крыльце.
Свет включила, и он рассиялся.
Но лицо? Я не видел в лице
то, что помнил, чему поклонялся.
Красоты не убавилось в нем,
лишь в глазах с напряженным вниманьем,
Озаряясь моим же огнем,
проявились чужие признанья.
Так в словах замирающий звук
завершает банальную повесть.
И упали, как письма из рук,
два билета на завтрашний поезд.
Машинально часы подвела.
Ничего говорить мне не стала.
Зябко теплым плечом повела.
И как ночь над землей, замолчала.
Так бывало лишь в раннюю рань,
когда руки и губы сомлели,
только груди сквозь тонкую ткань,
как две белые яхты, белели.
Я смутился. Я знал, что гроза
разразится — следил очень строго.
Но сверкнула в ресницах слеза,
как звезда над гурбанской дорогой.
Накатилось. Нахлынуло. О!
Онемело сознанье и тело.
О, как быстро столетье прошло..
О, как рано душа отзвенела...

***
Русская интеллигенция бедствует,
горестно ищет, что делать и как
в обществе, где непременно соседствуют
белая вилла и черный чердак.
Вышибло слезы жестокими ветрами.
В недрах больной, одичавшей страны:
самые честные, самые светлые
на вымирание обречены.
Нет на земле для поэтов землячества,
нет и не жди отпущенья грехов.
Русское, черное, злое босячество
так и глядит из картин и стихов.
Власть не проймешь голубыми листовками,
власть, она личною властью пьяна.
Черная лошадь страшна забастовками,
белая лошадь ничем не страшна.
Грустно шумят над Россией осинники,
темень к душе подступает, как тать.
Время приходит, друзья-сотаинники,
вам беспощадную правду сказать.
Жизнь завершается злыми заметками.
Чу! Это к нам похоронная медь.
Черную лошадь прокормят объедками.
Белая лошадь должна умереть.

***
Кони в поле и церкви в поле.
Столько воли и столько боли.
Словно молния шаровая,
купол храма не остывает,
Отражаясь, в реке плывет,
по обугленным нервам бьет.
Михаил Архангел с коня
грозно спрашивает меня:
— Это ты, человече бедный,
Божий мир поставил над бездной?
Огнеметным копьем в борьбе
не по змию бьешь — по себе.
Кто ответит и кто ответчик?
Этот храм не я изувечил,
не покойный отец и дед.
Это — гром недавних побед.
Красный гром прокатился в поле.
И ни воли в душе, ни боли.