нам пауки таращили глаза
и стрекоза таращила глазища..
Там разрешалось думать ни о чем
и мы могли заплакать как придется
в жилетку тли, в мушиное плечо,
в грудь муравья и куртку древоточца.
Так можно было курево сложить
из буквиц “Правды” и опилок “Примы”,
там наши вздохи умудрялись жить,
не выбегая из колечек дыма.
Там миг равнялся году, веку — час,
покуда пучеглазая наука,
надев очки, не высмотрела нас,
чтобы швырнуть под линзы Левенгука...
***
Как день ни сложится — махнет ли он рукой
на музу бедную или приблизит музу —
в обнимку с дождиком, в обнимочку с тоской,
иркутской улочкой по направленью к ТЮЗу —
прыг в ямищу его, в его наркоз,
на склянки Чехова и клистеры Мольера,
в слепую музычку, в водовороты слез
свечей галерки и очей партера,
прыг в чехарду, ведомою бедой
или нелепым счастьем — как уж выйдет,
в обнимку с глупостью, под ручку с ерундой,
всех возлюбя и никого не видя...
Так, вероятно, много лет назад.
при торопливом расставаньи с нами.
не видя правды, вымыслу был рад,
в обнимочку со смертью, мальчик Саня...
***
Им в радость — ласточка, им пеночка в
награду...
Зачем смущать ямбической строкой
стада деревьев, что сырой оградой
стреножены, как наша жизнь — тоской?
Зачем нам эти весточки из ада
прапрадеда — прохлада и покой?..
Гарь муравья, свеча болиголова
и, в облачные вдета стремена,
тяжелая, как челка гробового
ваятеля, багровая луна...
Зачем нам эти письма из былого
прабабок наших — грусть и тишина?..
Звон бубенцов, картавый гул кибитки.
коклюшный кашель капель дождевых...
”Не рви корсет!” — не отворяй калитки
в собранье мертвых и полуживых:
зачем нам горько-сладкие открытки
с усталыми деревьями на них!
***
Любить июль, которого к осе
приговорили; подставлять колени
кузнечикам, испачканным в росе,
как я — в грехе и как дитя — в варенье.
Любить июль — как первый день любя
всех любящих — едино: старых, малых...
Я думаю, Марина, что тебя,
как и меня, учили музыке Иван-да-Марья.
Иван кричал: — Ты гасишь ноту “ля”, -
грозил ремнем. А Марьюшка вздыхала,
и с этим вздохом круглая земля
под полукружье радуги вставала...
Поди сегодня — разберись, когда
та нота вспыхнула и разбросала искры
на нашу жизнь, в которой никогда,
помимо музыки, ни толку нет, ни смысла, -
которая проходит босиком,
потусторонним взглядом отмечая
синицу с камышовым волоском
да иволгу с наперстком иван-чая...
***
Я хочу помолиться, как человеку — дому.
я хочу споткнуться о старость его, как о
камень...
В этом доме все великалы немножко гномы.
в этом доме все гномы — сплошь великаны;
я хочу поклониться дому этому в пояс,
дошептаться до сердца его, до слуха,
я хочу сегодня же, вечером, сесть за повесть,
где он будет главным — добрым, как Пьер
Безухов,
неуклюжим, как Мышкин, чуть-чуть
смешным
— как Башмачкин,
в первых главах — юным, в последних — больным и старым...
Я еще не знаю, но мыслю: на пятой пачке
сигарет заморских —
я домом стану.
г. Иркутск
