Больше некого терять.
Я здесь чуть больше говорю о поэтах, потому что взаимовлияние культур проступает нагляднее именно в поэзии... Хотя нужно сказать, и в живописи есть эта тенденция — наивный реализм маленьких народов, древние рисунки на скалах, символы на стелах в степи не могли не войти в искусство русских мастеров. Я бы здесь назвал художников Юрия Худоногова, Владимира Капелько — этот мастер много сделал и для сохранения хакасских наскальных росписей. И в музыке — наверное, то, что элементы тюркского пентатонического лада входят не только в современные классические произведения, но даже в эстрадный, в легкий жанр, говорит о жадном взаимообогащении культур...
Но вернемся к литературе.
Возможно, названные выше имена — Немтушкин, Ненянг, Аксенова — пока что мало известны нашим уважаемым коллегам из ФРГ. Но я хочу сказать: и писатели, которых мы числим как выдающихся мастеров русской прозы, испытали на себе влияние национальных культур, национальной среды, в которой они, эти писатели, возросли. Знаменитая Матёра Распутина, его малая родина, — она на самом деле вовсе не Матера, а Аталанка, почти то же самое, только по-тюркски (земля отцов). И в трагической повести “Прощание с Матёрой” потрясающий образ некоего то ли волка, то ли иного зверька, которого народ со страхом и уважением называет хозяином острова, он, конечно же, пришел из тофаларских, языческих — никак не христианских — мифов. И я мог бы привести другие примеры, когда в чистейшей русской прозе Распутина отразилась история тофалар... Вспомним хотя бы самый первый, опубликованный в 1965 году в “Комсомольской правде” рассказ Распутина про старого охотника! До сих пор не могу забыть странный, дикий в своей наивности вопрос старика, обращенный к человеку побывавшему в Москве, и следовательно — в мавзолее: “Скажи, а Ленин не постарел?” И помню, как смутила эта строка тогда многих писательских начальников в Чите, где нас — молодых сибирских литераторов — Распутина, Вампилова и меня в том числе — принимали в Союз писателей: то ли в вопросе охотника скрытый сарказм, то ли подобострастие... поди пойми. Да ведь и в самом деле — порою в одной заковыристой фразе аборигена больше поэзии и ума, чем во многих страницах пламенной газетной публицистики.
Даже у самого русского из русских писателей, если можно так сказать, у Виктора Астафьева, с его душой и яростной, и смиренной, с его прозой яркой, как истинная поэзия, и порою жестокой как документ — тут же вспомнишь слова Достоевского: “Широк русский человек... я бы сузил...”, даже у Виктора Петровича можно найти любопытные следы влияний соседних языковых стихий, их образного строя. В романе “Царь-рыба”, в главе “Уха на Боганиде” удивительна речь главного героя: она и русская и нерусская, во многом смешная: “Пойдем немножко детей делать...”, здесь, конечно же,

сказался говор северных народов. Но ведь и сам текст от автора написан как бы этим же Акимом, невинным, чистым человеком, и написан местами, как поют у костра с закрытыми глазами, — высоко, картинно, с избытком метафор... Я более страшного описания мороза и одиночества, нежели в этой книге, не знаю — это когда в небесах зияет вечность... и тут же рядом с этим — милое косноязычие доверчивого, неизломанного современной жизнью человека... Может быть, я ошибаюсь, но под Вологдой или Тулой, где “чисто русская” земля, вряд ли можно испытать ощущение такого же холода и такого одиночества, как неподалеку от Ледовитого океана, где мертвецы висят на деревьях ( так их хоронят), где в сумраке тявкают песцы, где на сотни километров вокруг может не быть ни одного человека...
Погибший на Байкале в 1972 году, знаменитый ныне драматург Александр Вампилов по национальности был бурят, из очень мудрого, знаменитого рода — его прадед был ламой, а отца, образованного, умного человека расстреляли в годы сталинского террора. Не знаю, владел ли Александр достаточно хорошо бурятским языком — после его смерти, когда мы посетили его родное село, спросить у сестры постеснялись... но русским он владел в совершенстве. Однако вот трепетная, чистая, нравственная основа его пьес отсюда, из малой родины, где человек верит человеку. И отсюда же великое умение сочинить сюжет, почти сказку, притчу с ясной мудрой мыслью. Вспомните его “Старшего сына” или “15 минут с ангелом”, где человек в отчаянии взывает к людям из окна гостиницы: дайте взаймы! И ему приносит деньги незнакомый совершенно человек. Но это как раз и пугает героев пьесы. Подозревая некий умысел, они начинают пытать принесшего деньги, а потом и бить... И лишь рассказ принесшего деньги человека ( не придуманный ли рассказ?!), что у него умерла мать, что он перед нею виноват, что он поклялся дать денег любому, кто попросит у него, лишь это объяснение как-то успокаивает алкашей... Потому что в их голове просто не укладывается, что кто-то, незнакомый, может прийти и дать денег человеку, который в них нуждается. Потому что даже для них мать — нечто святое... Но может быть, не все знают: в первом варианте у Вампилова этого рассказика о матери не было. Работники тогдашнего министерства культуры недалеко ушли от пьяниц, которые били главного героя, — они попросили драматурга замотивировать: почему же этот странный человек принес деньги? И сюжет библейской простоты превратился в более понятный, в более достоверный — с точки зрения нас, усталых циников — сюжет пьесы. Конечно, Александр сделал и этот вариант блестяще... Но речь о корнях, о простосердечии народа.
Впрочем, и многие другие писатели, нерусские по крови, но ставшие русскими по воспитанию, как Вампилов, не скрывали никогда своих корней. И речь их непременно отличалась и отличается от нивелированной речи литературно-образованных, но живущих с холодной температурой писателей.