Уходить надо зная, что это навечно:
не вернешься в тот дом и в тот город.

Но останется всё, как уже оставалось не раз:
старый город, где ты родился, и страна,

где растут твои дети и внуки,
дом, где рядом с тобою Она...

Но...

Может быть, с сожаленьем,
легким и немного щемящим,

с пониманием... неизбежности
вечности расставания,

с мыслью, что уходишь из жизни
Ее и своей —
                        навсегда.

А может быть, вовсе не тихо,
                        как умирают коты и собаки,
Может, матюгаясь, истошно вопя,
                        заглушая последние мысли и боль,
Проклиная, что мир так устроен,
                        что уйдем не по собственной воле —
Просто, кто-то тяжелой ногой
                        отшвырнул нас, и мы полетели,
И летим, не раскрыв парашют,
                        и от страха безумно кричим,
Вдруг поняв,
                        что его никогда не раскрыть.
И кричим мы истошно,
                        чтобы страх заглушить,
Чтоб уйти не сдаваясь, чтоб хотя бы кричать
                        чтоб бороться,
                        чтоб жить до конца,
                        до последней волны на экране!
Это стыдно — тревожить других,
Это вовсе тебя недостойно!
Это слабость — не сила,
                        бороться, когда бесполезно...
Лучше тихо покончить с собой
Не причинив никому беспокойства.
                        “Ах, как славно и тихо ушел,
                        никому не доставив хлопот.
                        Он оставил немало другим —
                        даже сам некролог написал.
                        Мы любили при жизни его...”
Что останется в этом мире зеленом?
Что останется, если уходишь
Из страны высокого неба и вечнозеленого пира,
Из страны теплых рук и ласковых слов,
Из страны сбывшихся снов,
От звенящего детского гомона,
От закатов, как сгустков запекшейся крови...

От маленьких детских голов: черных, темных и русых...

Умирать надо весело, как расставаясь с детством,
Когда не знаешь, что нет ничего впереди...

Уходить надо, как уходишь от случайно
Встреченной женщины:
С чувством сладкой горечи,
Но без сожаления...

1995 г.

***
Я говорю на муравьином языке:
                        движенья — нити.
И умоляю я в тоске:
                        меня поймите.
Все просто; встраиваю смысл
                        в свои движенья.
Как в точках Морзе — в каплях брызг:
                        свои значенья.
Здесь все размечено для лиц -
                        без исключений
И кто-то приклонился ниц -
                        для славочтений.
И кто-то дергает рояль
                        — нечайно.
Тут проносился ли не я ль-
                        — незамечаем.
Но все вокруг, как в слепоте,
                        иль ночь нависла?
Не замечают в суете
                        — ни грана смысла.
В застылых лицах — ни вранья,
                        ни удивленья:
Ведь из другого мира я
                        и измеренья.

Июнь, 1983 г.

***
Волосатый уродец с кривыми ногами,
С круглым брюхом, хромой, одноглазый,
Лысый карлик с больными мозгами -
Дурно пахнущий и заразный.

Крепко сбитый мужик, загорелый и злой,
Сильный торс, мышцы — будто стальные.
Мефистофельский взгляд волевой -
Мысли дерзкие, чувства шальные.

Крутолобый, седеющий муж и отец,
С неспокойным, задумчивым взглядом.
Он ученый, поэт и мудрец -
Непонятная личность -
бредущая вместе со стадом.

Я урод, я атлет и я немощный старец,
Я безвольный слизняк, я упорный боец -
Я велик и ничтожен, я — вечный скиталец.
Я ничто — во вселенной,
я — творенья венец!

Июль 1983 г.