Он переехал в Красноярск,
Женился в пятый раз.

XXIV
Мы вновь — за ним, ведь школьник внук.
Год горбатым был:
Синичкин Митька умер — друг,
И Сталин опочил.
Хрущёв, конечно, вас потряс,
Труп клевать — герой.
Стеклом порушишь ли алмаз?
А злато — кислотой?
Не щурясь, он в огонь смотрел,
Выжидать умел.
Когда ж являл свой интерес,
Был в каждом шаге вес,

XXV
И неизбежность, как судьба.
Гайки ж закрутить —
Возьмись — так свинтится резьба,
Что и не зацепить.
Когда он появлялся в зал,
Все являли пыл!
Один лишь Рузвельт не вставал —
Парализован был.
Кто вынес взгляд его в упор,
Тот прошёл костёр...
(Мой вынесть тоже нелегко —
Скисает молоко).

XXVI
Я ребятишек, баб и — тех,
Слабеньких душой,
Не бил, не брал на душу грех,
Ценил лишь с равным бой.
Мельчает люд: жить, умирать
Страшно вам сейчас...
А тут по радио, слыхать,
Жалеете вы нас?
Блуждали, дескать, в темноте,
Жили в нищете,
Боялись даже помечтать,
Не то, что вслух сказать...

XXVII
Тот трясся чаще, у кого
Шкурный интерес.
Я ж не боялся ничего,
Лишь на рожон не лез.
А если лез -- тогда держись
Небо и земля!
Я — побеждал, всегда, всю жизнь,
Не прячась, не юля.
А ели: стерлядь, рябчик, лось,
Заяц... — что пришлось —
В тайге, на озере, в пруду,
А в голод — лебеду.

XXVIII
Вот прожил восемьдесят пять...
С этой лебеды
Всегда вставали мы опять
Вверх из любой нужды.
Я долго жил, да всё прошло,
Вроде, и не жил...
Где жизнь? Что смерть — добро иль зло?
Одно я уяснил:
Внук пригласил профессоров:
Выпить — будь здоров!
Заговорили по утру
Про Чёрную Дыру:

XXIX
“Бесследно всё уйдёт туда:
И возврата нет...”
Я перебил их, встрял тогда:
“Так это же — тот свет!
Ввысь мимо звёздного Ковша,
Прямо в ту Дыру
И отлетит моя душа,
Когда я здесь умру”.
Они развили мой проект:
“Квантовый эффект
Её прицепит в той среде
К какой-нибудь звезде...

XXX
А как устроен этот мир?
Только кратко — суть...”
“Потоки семени средь Дыр,
Таков и Млечный Путь,
А роды — ваш Великий Взрыв
В миллиарды лет...”
Они в восторг пришли, завыв,
Развеселились: “Дед!
Ты ж — но-бель-ский лауреат!!”
“Посмешил вас? Рад!
Устал... Ступайте. Я ложусь...
На жизнь я не сержусь.

XXXI
И всё ж одна обида есть...
К койке пригвождён,
С трудом я всё ж сумел прочесть
Том первый “Тихий Дон”.
Я про войну читал всегда
Мемуары лишь:
В романах — сказки, ерунда...
Всё удивлялся, слышь,
Иной писатель — фронтовик,
На поверку ж — пшик,
А тут — высоко держит честь,
И пишет всё, как есть.

XXXII
Вновь в сердце — та, иная быль?
“Фон ты Ренненкампф,