2.

...И отворилась лестничная клетка,
и выпорхнули платьица, пижамки -
четыре ласточки-четырехлетки:
босая ножка на асфальте жарком,

другая - в небе. Ласточки летают.
Светло и сладко на душе в июле.
С балкона смотрят мама молодая
и папа с полноценной шевелюрой.

Им хорошо стоять, не шевелиться
и наблюдать за птичкой на асфальте.
Вчера: "А что такое Солженицы?" -
спросила их. Вот так-то. Не болтайте.

Сказали ей, что нет такого слова, -
послышалось. Она не возражала,
но вроде бы задумалась - и снова
упрямо губки пухлые поджала.

Ах, мама с папой, дети дорогие,
что станете выдумывать сегодня?
Уж лучше ласточкой с тремя другими:
носочек пальцем в небо - и свободна...

ОДУВАНЧИКИ

И когда, уже исхудав на треть,
календарь не в силах сокрыть весну,
и когда еще ничем не согреть,
но уже появляется, чем блеснуть,
вспоминают дети, что есть пломбир -
и на палочке, и в стаканчике -
и врываются в черно-белый мир
одуванчики.

Как земля горящая - Трансвааль,
как "Наверх вы, товарищи, по местам!" -
так они взрывают собой асфальт
и бросаются под поезда.
Поезда стучат: сотни вёрст - на юг
и не меньше тысячи - на восток.
Сто голов полягут под перестук,
но и выживут - тысяч сто.

Ненадолго съежатся в ранний час,
а над ними взойдет заманчиво -
словно дух святой - и они торчат:
"Он из наших, из одуванчиков!"
Пусть грозу газонов, позор садов
выдирают с корнем - держись, держись,
ведь почтенной старости нимб седой
обещает вечную жизнь!

И они восходят, желты, дружны,
пусть кому дано - сочинит вино,
а вообще-то вроде и не нужны,
разве что безгрешному - на венок.
Но когда в апреле сыра земля -
с чем покончено, что не начато -
дрогнет сердце: вот он, отсчет с нуля -
с одуванчика.