ЗИМНЕЕ

Как в античном театре спускается занавес,
                                                                      снег
упадет, обнажит декорации скромных
                                                                      трагедий.
Хоть вставай на котурны, хоть нет -
                                                           ты, увы, человек,
и давно не обманешь игрой ни друзей,
                                                                      ни соседей.

Все же крест этот слишком несносен
                                                    для смертных рамен.
И, кто знает? - возможно,
за все человечество легче
умереть на кресте,
                               чем за так умирать каждый день,
сознавая, что это ни горя, ни зла не уменьшит.

Тут хоть ноты пиши, хоть греши,
                                                    хоть пожары туши,
хоть иди по девицам, хоть в пустынь
                                                       - на хлеб и на воду.
Все равно никуда не сбежишь
                                                         от болящей души
и ничем не изменишь
                                   тоскующей мысли природу.

В том-то вся и беда,
                                        что страданье идет от ума.
Легче быть дурачком, простачком
                                                      - без царя и без бога
в голове, но когда чистотой воссияет зима
слишком хочется чуда...
                                     Эсхил. Белоснежная тога,

темный лавр в волосах. Колесницы.
                                                   Поход против Фив.
Окровавленный меч.
                     Звучный гимн на падение Ксеркса.
Ты глядишь, как Эдип,
                             пьешь вино, ощущаешь прилив
бытия, ан уже не хватает ни чувства,
                                                               ни сердца.

Может мир измельчал, или в битву
                                                            за милых богов
вышел кто-то другой,
                                становясь от опасности злее.
...Гладкорунные дни,
                                откликаясь на имя Евмея,
ты пасешь, что овец, ожидая царя своего.

* * *

Безгласым жрецом,
                        обходящим пустынные капища,
я вновь прихожу на осеннее старое кладбище,
где вороны делятся громко своими обидами,
где липы, березы и клены застыли, как идолы.
И травы, и мхи, увядая, тускнеют, как патина,
гуляют дожди,
                      оставляя в пространстве царапины.
Негромкие листья, сгорая,
                                 кружат над могилами -
недолгая память людского прощания
                                                  с милыми.

Все те, кто лежат здесь,
                           под этими плитами древними -
учили детей, торговали, а стали - деревьями.
Я вижу, как корни
                                 врываются в землю тягучую,
как кроны шумят, оживая под черными тучами.
И слушаю шорохи эти, и каждому - верую,
и знаю: во мне созревает кленовое дерево -
в той ямке у сердца,
                                где прах и эфир перемешаны.
Я буду кленовым листом
                                       на ладони у женщины.

Вернется октябрь, и вороны с черной обидою.
И бронзовый лист полетит над планетой -
                                                           ее планидою -
над кроной кленовой, которая небо качала...
Все будет иначе... И все повторится сначала.

г. Омск