Эдуард ХВИЛОВСКИЙ

ОСИНОВОЕ МЕСТО

ПОСВЯЩЕНИЕ

Олегу Вулфу

1.

Мой последний приют разделяю с тобой,
чужестранный Олег из Брашова
с непокрытой от снега большой головой
и двойною макушкою слова.

Твой вмонтирован росчерк в лепечущий диск,
воплотивший в себе все программы.
Твой малыш – это твой же большой обелиск,
совмещающий радости гаммы

всей твоей и твоих же аварий тиски
от Саян до Гурона и Эри.
Ты шагаешь волокнами шаткой доски
вдоль разметки в спокойном вольере,

что есть собственность только твоя и ничья.
Этим жив, настоящ и тоскуем.
Зачастую провалы в провалах ища,
сильноволен, читаем, волнуем.

Раздаю только стук у застывших дверей
мимо кнопки и против покоя.
Из больших, настоящих и сильных людей
я тебя лишь приветствую стоя.

2.

Я хочу золой с твоих полустанков
тихо сад усыпать свой в свете дня
и фонем твоих развесных приманки
разбросать, условности сохраня,

по сусекам. Звезды писать не буду –
их в достатке уже, как сикимор
моих, – просто доверюсь всюду
твоему чуду, мой Черномор.

Ты гудками и стрелками цедишь душу.
Я хотел путейцем стать, но не стал.
Засушил сушу свою и сушу же
пригвоздил, тайно под твой вокзал

подъезжая, Пушкин как, под Ижоры,
и, вдыхая дух виноградных лоз
твоих, претерпевая споры
суш других в ностальгиях других берез.

С неба спутники молча в меня глядели
(и в других, конечно. Я кто такой?)
Хорошо на самом деле
там когда-то было. Подать рукой

стало до, снова до, до чего – не знаю,
не уверен больше ни в чем другом,
и лицом всегда обращаюсь к краю,
где дотла распушен мой сущий дом.

3.

Я посвятил тебе мыслей квадрат
и переплет фактур
под “Снег в Унгенах”, под всякий форштадт
из аббревиатур,
только понятным здесь тебе мне и тебе,
скажем, как “О.И.Ч.” –
трех настоявшихся в каждой судьбе
букв. Просто букв. Вообще.
Затхлость Подвала, пустот городка,
шушерность дробных стрит
не повлияла... Большая рука
ночью твоя не спит.

4.

Я на станции “Белой” твои стихи,
читал. Их проза жизнь добирает вверх.
Сначала – поступки, потом – грехи,
внизу – рядовой, вверху – главковерх.

Рядовой – я. Земля моя
засыпана снегом и мокрым сном.
Впереди завесы – мои тополя,
позади – ухоженный кошкин дом.

Главковерх отсутствует скоро год.
Батальоном командует дирижёр
и в четвёртой из трех наличных рот
наблюдает он ре бемоль повтор.

Он попробовал на передовой
утеплять сражавшихся той зимой,
чтоб скорее могли добраться домой,
а не быть расклеванными весной.

Главковерх вернется когда-нибудь
с телеграммой в каждой из сильных рук:
мол, конец всему – выходи на луг
и кисет в окопе не позабудь.

5.

Как иначе заработать на рифму,
если не волочить суму на плече?
Тяжелую, как у Ильфа
с Петровым. Но не тяжелее вообще.

Как узнать, о чем ты
и чем-когда замостил площадь сна
своего? Явно не кирпичом, а чем-то,
что лишь вулкан выдаёт сполна.

Только лизнув эту шершавость
такого небытия пребывания
и умыкнув ведущее за тобой
скрытое узнавание.