Дмитрий ЩЕЛОКОВ
ЧЕЛОВЕК
ЗА ПОКУПКАМИ
Приближались Рождественские праздники. Солнце путалось в измороженном,
затянутом льдом окне и искрилось в елочной мишуре между фрамугами.
Александра Герасимовна Шелкова, раскрасневшаяся на крепком морозце, вошла
в избу и положила на выбеленный подоконник сломленную ветвь огненной звенящей
рябины, отошла к дверям посмотреть на праздничное убранство.
С самого утра Шелкова суетилась по дому, прибиралась, топила печь, уж
очень ей нужно было сходить за покупками, чтоб разговеться чем-то особенным
в праздники, но чем она и сама толком не знала.
Закончив дела, окинула взглядом хозяйство, вроде бы все было хорошо. Посидела
на скрипучем стуле, посмотрела на календарь с Богородицей, смотрела долго,
чутко и будто увидела одобрение в ее проникновенных глазах. Затем обратилась
к портрету мужа. Даже в его застывшем, вечно суровом взгляде она увидела
что-то радостное. Будто краешек губ чуть приподнялся, чуть изменился,
что сразу и не заметишь.
Накинула Александра Герасимовна старый засаленный ватник, с темным пятном
на месте кармана, покрыла седую голову лохматой шалью и, поминая святых
угодников, полезла в подвал.
Темнота выдохнула в натопленную избу промерзшую сырость земли. Скрипнула
под ногами гнилая лестница.
Шелкова включила свет. Тусклая лампочка, затянутая пылью и паутиной, то
затухала, то разгоралась ярче, выключатель на стене чуть потрескивал.
Александра Герасимовна присела возле короба с прошлогодней сморщенной
картошкой, чуть-чуть перебрала ее, осмотрела банки с соленьями, но так
ничего и не выбрала. В дальнем углу, в мерцающем свете она увидела дедову
шапку, выгоревшую и до основания засиженную мухами. Шелкова что-то недовольно
проворчала – дед все время разбрасывал свои вещи где попало. Даже после
его кончины, то там, то здесь она находила следы его неаккуратности.
Она сняла шапку с гвоздя, протерла ее старой тряпицей и бережно убрала
за пазуху под ватник. Потом сильнее прижала ее к себе. Холод промерзшей
материи достал до тела.
Снова подошла к картошке, выкопала из дальнего угла небольшую стеклянную
банку и, словно пряча от самой себя, осмотрела и пересчитала содержимое.
Достала пятисотрублевку и торопливо закопала банку обратно.
Шелковой не хотелось опоздать к машине с продуктами, поскольку та приезжала
только раз в неделю, но и не хотелось идти неопрятной, словно ей одеть
нечего.
Влезла она в новенькие валенки, застегнула тугую чистую фуфайку, достала,
пропахшую лавандой яркую шаль, что продали цыгане в прошлом году. Сходила
в сарай за дедовыми охотничьими лыжами, которые испоганили ворчливые нахохлившиеся
куры. Дав
ненько ведь не наметало столько снега, не нужны они были ей.
А теперь вот пригодились, облепленные куриным пухом и пахнущие жиром,
они больше походили на две старые доски от стойла.
Закрыла она дверь. Подергала большой черный замок, спрятала ключ под задубевший
на морозе коврик и поехала по заснеженной улице, оставляя на ломком искрящемся
насте две неровные, широкие полосы.
Катится, присматривается, а вокруг только зайцами да осиротевшими собаками
все вдоль и поперек избегано. С обеих сторон потемневшие, мертвые избы
таращат на нее свои пустые промерзшие глазницы и изредка стонут под тяжелым
грузом снега на своих дряхлых спинах. А рядом с ними моложавые, светясь
желтизной свежего сруба и яркой краснотой крыш, красуются новые дома дачников.
Холеные и самонадеянные в своей новизне, они словно не хотят замечать
своих гнилых соседей. Им не быть такими, говорят их отражающие солнце
стекла.
Радостно становится, когда к теплу съезжаются городские. Многих она помнит
еще маленькими, а теперь у каждого уже свои дети, голоса которых наполняют
эти старые безжизненные развалины, а в ее доме появляются гости, знакомые
и не знакомые приносят гостинцы, рассказывают о городе и вспоминают, посмеиваясь,
детство.
Возле покосившейся на один бок немощной избы взвыла маленькая лохматая
собачонка, она забегала кругами, гремя цепью, но близко к штакетнику не
подбегала, опасливо поглядывая одним уцелевшим глазом на незваного гостя.
– Клав, – закричала Шелкова, – Клава, открывай. Там за дверью долго постукивал
костыль, тяжело скрипела старая половица.
Темное сощуренное лицо и большие толстые линзы показалась из-за двери.
Глаза через эти стекла казались совсем маленькие. Собачонка, словно ящурка,
вся заизвивалась, избивая себя хвостом, то по одному, то по другому боку.
– На вот тебе, жора-обжора, – кинула Миронова кусок черствого хлеба собаке,
который та проглотила, даже не успев понять что это.
– Иди к лешему, – прикрикнула на нее хозяйка.
Собака пригнула голову к земле и залезла в древнюю конуру, всколыхнув
запах псины и мороженой соломы. Широко растянула свою пасть и уставилась
из темноты своего убежища на летящих над домами сорок.
– Клав, надо тебе чего купить-то к праздничку?
– Ничего, ничего мне не надо. Ступай себе, – махнула та рукой.
Шелковой не хотелось сегодня спорить, да она и так решила ей купить какой-нибудь
гостинчик, порадовать свою сестру и единственную соседку.
– Шур, постой, – опомнилась Миронова. – Хлебушка свеженького если привезут,
купи.
– Хлебушка-то? Хлебушка куплю, – не оборачиваясь, кивнула Александра Герасимовна.
Миронова, сквозь маленькую щель в дверях, смотрела как все дальше и дальше
уезжает сестра. Собака, волоча за собой длинную, тяжелую цепь подошла
ближе к хозяйке и растянулась на пороге. Тяжело, тяжело вздохнула и утомленно
прикрыла единственный глаз.
Скачать полный текст в формате RTF