Во второй раз получилось лучше. Это оказалось занятным делом. Вскоре все кармашборы во дворе были перебиты. Даже лазутчик на подоконнике тёти Лили не уберёгся от возмездия. Он растёкся по стене мутным пятном. Лёка в наших забавах не участвовала. Забившись в самый угол будки, она сверкала напуганными глазами.
Веселье длилось недолго. Появился Борис в синем мятом костюме старшеклассника 70-х, хозяин кармашборов. Начался скандал. Сбежались взрослые, меня отправили в дом. Пришлось наблюдать за происходящим из окошка. Мать Витьки держала сына за руку и спорила с Борисом. Борис не вязал лыка, но, похоже, сильно огорчился. Моя мать препиралась с тётей Лилей.
Постепенно все улеглось. Остались моя мать и Витька. Мать что-то объясняла ему, он сидел на заборе и нагло смеялся. Потом плюнул на неё и, перескочив забор, удрал. Мать вернулась очень расстроенная. Она долго объясняла, чтобы я больше не выходил за наши частные владения. Песчаная куча была на территории Витьки. Я его ненавидел.
После обеда и сна я снова выбрался на прогулку. Солнце разогрелось не на шутку. Лёгкий ветерок слегка колыхал листву на деревьях. Я был зол, никому прощать оскорбления, нанесённые моей матери, я не собирался. Нашу территорию, небольшой палисадник, с морковкой, луком и мощной сливой, надо было охранять беспощадно. Война так война. Передо мной на крыльце лежала кучка камней, на случай нападения. Уж с этим оружием я научился обращаться как следует. Мать была занята чем-то громким и ритмичным. Кажется, вязала на вязальной машинке. Нападение ожидалось с минуты на минуту. Коротая время, солдат мелом на крыльце рисовал устрашающую картину – стреляющий танк. Ведёрко и совочек сиротливо валялись под обширным листом лопуха. Время игр прошло.
Беззаботно виляя хвостиком, из-за угла выскочила Лёка. В слюнявой пасти она тащила косточку. Тащила мне. Она переступила границу. Гнев вскипел мгновенно. Перед глазами пронеслась картина с оплёванной матерью. Я схватил самый тяжёлый снаряд (где-то половинка кирпича), замахнулся и успел подумать: “в голову!”
Далее произошло нечто странное. Такое случается редко. Реже, чем трюк с угадыванием личности стучащего в дверь. Все эмоции, которые кипели, как смола, в момент броска достигли своего апогея, а когда камень полетел, куда-то исчезли. Как будто впитались в кусок кирпича. Я сделался пустым, как перевёрнутый вверх дном стакан. Время как будто приостановилось. Мир стал очень отчётливым и ярким. Как будто до этого времени я ходил в тёмных очках, с затычками в носу и ушах, и в химзащитном костюме поверх всего этого, а тут сразу всё сбросил. Пахло одуванчиками и гниющими сливами. На трубе, по которой к домам подводится газ, повисла капелька смолы и всё не решалась сорваться. Вращаясь по сложным законам аэродинамики и механики, половинка кирпича шла по чёткой траектории. По той, которую просто не мог просчитать 4-хлетний мальчуган. В голову бегущей собачонке.
Наверно, в нашем сознании творцом предусмотрена скрытая видеокамера. Совесть монтирует из изображения фильмы и откладывает их на полку. До страшного суда (обаче очима твоима смотриши и воздаяние

грешников узриши.) Всегда зло, совершённое нами, живёт где-то внутри нас, очень близко. Стоит немного отвлечься от рутины, свернуть с дороги, сесть в кювете, разуться, окунуть уставшие ноги в весёлый луговой ручеёк, заложить руки за голову и упасть на траву, глядя в небо, как сразу приходят они, наши незабываемые поступки. Мы сразу же вскакиваем, торопливо обуваемся и начинаем бег заново. Мы прячемся от них за экраном телевизора, обложкой книги, топим в стакане, выдыхаем сладковатым наркотическим дымом. Ищем спасения в остроумных шутках и мягком кресле психотерапевта. Скорее всего, ад – это ничто иное, как разговор с совестью тет-а-тет. Который нельзя завершить или приостановить. Он длится вечно.
Лёку развернуло на 90°. Косточка осталась на земле рядом с кирпичом. Собачонка попыталась встать на лапки, побежать, но правая половина отказывалась служить повреждённому мозгу. И тогда она завопила. Никогда больше не слышал такого крика боли. Пронзительный, долгий. Казалось, она спрашивала: “За что?”
Эмоций не было. Я подбежал к Лёке. Увидев меня, она заверещала ещё больше. Дрыгая непослушными конечностями, пыталась уползти. Направленный на меня глаз покрылся красной сеткой, он выражал крайний ужас. Алый язык с чёрным пятнышком волочился в пыли. Пустоту в сознании заполнил голос: “Сейчас придут хозяева. Ты доложен бежать”. И я побежал. Сначала медленно, потом быстрее.
Дома мать по-прежнему ритмично вязала.
– Что случилось с Лёкой?
– Витька, – ответил я лаконично и залез на подоконник, чтобы было лучше видно.
Через пыльные окна, заполненные паутиной и сухими тушками мух, я видел, как Витька стоит на коленях перед Лёкой и гладит её. Его мать несла тряпку, чтобы на ней перенести собаку в дом.
– Этот жестокий мальчишка будет сурово наказан, – произнесла мать, не отрываясь от вязанья. Мне сильно захотелось плакать, но глаза так и остались сухими.

г. Москва