Юрий ТАТАРЕНКО

НИЗКИЙ ВАМ
ПОКЛОН!

Для начинающих поэтов, молодых, ищущих себя, пробующих свои силы в технике стихосложения, встреча с Казанцевым была неизбежна. Казанцевское стремление создать благоприятные условия для юных литераторов трактовалось в Томске разными людьми по-разному. Охарактеризовать отношения учитель-ученик, думаю, было бы уместно непосредственно от лица пришедшего в литературную жизнь “племени младого, незнакомого”.
Говоря без преувеличений, к 2003 году Казанцев разработал программу развития в человеке способности писать – с нуля до возникновения новой творческой единицы. Казанцев, будучи руководителем политеховского лито “Молодые голоса”, сумел придать ему общегородское значение. На занятия студийцев вход был открыт любому – и сочиняющему, и просто неравнодушному к поэзии. С сентября по май проводились литературные импровизации, круговые чтения, встречи с томскими поэтами, дискуссии о современной литературе, заслушивались доклады о крупных русских поэтах... Ежегодным негласным итогом деятельности “Молодых голосов” был открытый Областной конкурс молодых поэтов имени Михаила Орлова, проводимый писательской организацией. Условия, место и время проведения и итоги конкурса неоднократно сообщались в городской прессе, и, наконец, в 2003-м я рискнул принять участие в состязании начинающих стихотворцев. Тем более что ведущие актеры театра драмы Дмитрий Киржеманов и Александр Ланговой, большие любители стихов, давно дружившие и с Казанцевым, и с другими томскими писателями, несколько раз настоятельно рекомендовали мне, автору многочисленных театральных капустников, познакомиться с Александром Иннокентьевичем. Понятно, что любому пишущему человеку крайне важна оценка профессионального литератора, и я решил, что орловский конкурс – наилучший способ зарекомендовать себя в “рифметике” без всяких актерских протекций. Благодаря зрительскому голосованию я вышел в финальный тур. Произвести впечатление на публику, пусть и состоящую наполовину из соревнующихся, для актера – вопрос профессионализма. Не зря же в театральных вузах ежедневно в течение четырех лет учат технике сценической речи! Но на заключительной стадии конкурса важно не как читать, а – что, и судят тебя опытные, сложившиеся поэты уже не за экспрессивность подачи собственных строк, а за наличие в них поэзии. Как никому, Александру Иннокентьевичу удавалось определять это не с листа, на слух. Видимо, Казанцеву, председателю жюри, я показался перспективнее других конкурсантов, мне присудили первое место. Но оказалось, что это лишь первая ступенька бесконечной лестницы в поэтические эмпиреи. Казанцев учил меня и стремиться вверх, и сохранять равновесие. Для тех, кто оказывался готов к работе над собой, он с опекунским напором сворачивал горы.

Александр Иннокентьевич прекрасно знал, как благотворно влияет на молодого поэта литературное окружение, и всеми силами помогал в нем освоиться. А этот круг, замыкаясь, оказывался спиралью. С подачи Казанцева обо мне узнали в Томске, во всех сибирских городах, в Москве, Филадельфии... Но обо всем по порядку.
Конечно же, никому недостаточно ничьих вступительных слов: вот вам новый стихотворец, прошу любить и жаловать. От меня требовалось – соответствие, и качеством текста, и количеством. И я старался. Понимая, что переделывать песни для капустника и писать хорошие стихи – занятие не для одного и того же человека. Выражаясь театральным языком, режиссер Казанцев взял в труппу актера с улицы и предложил ему огромную, интересную роль. Роль поэта. Я сам не заметил, как вжился в нее. Смею надеяться, это было взаимообогащающее сотворчество. Доказательством тому – выход трех моих книжек. Но я опять забежал вперед.
Стихи рождались каждый день. Не принести в понедельник на лито новое стихотворение считалось верхом неприличия. Казанцев любил и умел удивляться, и на многие жизненные события немедленно откликался стихами. Тому же учил и нас, студийцев. Само собой получилось, что я стал бывать в писательской чуть ли не ежедневно, благо от театра драмы до “Тысячи мелочей” не более двухсот шагов. И практически каждый раз вокруг Казанцева можно было увидеть Игатенко и Климычева, Хоничева и Комарову, Клименко и Максимова... Часто заходили всевозможные интересные люди: художники, фотографы, артисты, скульпторы, историки, издатели, путешественники. Что привлекало эти творческие натуры? Стихи! Александр Иннокентьевич сам был заводилой застольного чтения, нередко переходившего в обмен впечатлениями, от споров до восторгов. От Казанцева же я перенял и детскую непосредственность, и поэтическую восприимчивость, эти важнейшие составляющие стихотворца. Слушать других и приносить что-то новенькое свое стало моей ежедневной потребностью. В литературе – как в бане, все равны. В отличие от театра с его незыблемой иерархией и непомерными амбициями каждого, к нему причастного. Любой актер скажет, что он недовостребован, а ведь такое мог бы! У поэтов все честно: можешь – напиши! И все прояснится в минуту, что ты из себя представляешь. В этом был все же актерский азарт – в разгаре посиделок Казанцев устанавливал тишину неожиданной и быстро ставшей традиционной репликой: а сейчас послушаем Татаренко! Я должен был мгновенно прочесть что-то такое, после чего не предполагались неловкое молчание или возмущенные возгласы: Казанцев, ты кого с нами за один стол посадил?! Александр Иннокентьевич умел похвалить таким образом, что вырастали крылья и раскритиковать так, чтоб не опустились руки.
Особенно часто это случалось на заседаниях лито. Публикации дебютантов в поэзии на страницах “Сибирских Афин” предшествовало обязательное обсуждение подборок новичков в “Молодых голосах”. На Казанцева всякий раз ложилась огромная ответственность за то, с какими ощущениями молодой человек, чуть ли не впервые доверивший свое сокровенное чужому уху и глазу, покинет помещение писательс