ДиН память

Роман СОЛНЦЕВ

ВОЗВРАЩЕНИЕ
НА РОДИНУ

МОНАХ

В темной переписывая келье
летописи сгинувших веков,
что считал ты главным? Не веселье,
не базары праздных городов.
Это всё обыденное дело!
А вот где чума или война,
царская семья осиротела
или разворована казна –
то оставить! Пропуская снова
труд мужичий, свадьбы, песен вязь,
лишь о самом страшном чертишь слово,
лишь о смерти, втиснуться стремясь, –
ибо дорог золотой пергамент...
И сегодня в страхе, словно кметь,
фолиант твой трогая руками,
я читаю лишь про кровь и смерть.
Но ведь войны длились не веками,
и чума огнем и облаками
уходила, новый царь вставал...
и пушкарь весной коня ковал...
Да, наелся я измен и яда!
И отныне мнение мое:
верить древним житиям – не надо!
Вся история земли – вранье!
Да и мы к традиции приникли.
В книгах, в телевизорах, в кино,
только то показывать привыкли,
что с кровавым прошлым заодно.
А ведь были сваты и гулянья,
песни хором и колокола...
и берез, и облаков сиянье...
Вечно жизнь хорошая была.

ДОЛГОЕ ПРОЩАНИЕ

Надоело, надоело
вспоминать ушедший век.
Наше призрачное дело,
повороты шей и рек...
То ль патроны, то ль сосиски...
ввысь со знаменем рывки...
как кормил народ российский
пса кремлевского с руки...
Надоело!.. Отцепитесь,
раки серого двора.
Сквозняка прозрачный бицепс
бьется в комнатах... ура!
Говорите: помнить надо б
наши корни, так сказать?
То не корни – горы надолб,
то капканы, вашу мать!

Как петух, прокукарекав,
неба нового хочу!
Я из пушкинского века
в двадцать первый пролечу.
Оставайтесь с вашим Марксом,
с ложью ваших главарей,
с вашей трусостью и мясом
вами съеденных друзей.
Это счастье? Это дело?
Ради этого вся жизнь?
Надоело, надоело!
Позабудься! Отвяжись!

* * *

Содрав, как змей, померкнувшую кожу,
бегу прилечь к сверкающей траве.
На то, что было, нынче так похоже,
с грозой молниеносной в синеве.
С набухших веток, снизу прицепившись,
синички воду медленную пьют.
И ты опять стихи с восторгом пишешь,
и ноготь сбитый синь, как изумруд.
И каждый цветик под арбой любою,
и рокот самолета вдалеке –
все сладостно, любимо так тобою...
Тень иль змея скользнула по щеке.

ЛИЦЕЙ

Дают звонок прощальный. Ученицы
красавицами стали – отвернись...
Ученики уходят, хмурят лица
лишь для тебя... их ждет иная жизнь.
Да, Пушкина и Лермонтова помнят.
И про дуэли писаны эссе.
А ждет их жизнь, веселая, как подвиг!
Но почему ж столь беззащитны все –
и столь прекрасны? Иль глаза, учитель,
преображают тех, кого растил?
– Я вас люблю... но, милые, учтите:
порой страшнее шпаги – след чернил...
Страшнее пули – письмецо во мраке...
Страшнее яда – ревностная месть...
Ведь ничего не изменилось, враки, –
кто нежен – гибнет. Было так и есть.

* * *

– Да будет так.
– А как?
– Не ваше дело.
– А что задумал? Аж блеснул слезой!
– Нет, сам блеснул, вдруг попытавшись смело
прожить секунду эту...
– Но постой.
При чем тут смелость? На дворе – свобода.
– Да, на дворе, а здесь – душа темна.
– Ты ж сам писал словами слаще меда
про день свободы...
– Не пришла она.
Стоит за дверью. Там играют дети,
не замечая весело ее.
А здесь пока – угрюмое столетье,
рычит мне днем и ночью про свое.