Чтоб от тоски в Сибири не пропасть,
я снова к югу направляю бег...

Пустые мокрые дороги,
дождь безутешен, ветер груб,
до основания продрогли
папье-маше афишных тумб...

Дороги, дороги, странствия, перелеты и – наконец – отчаянный вскрик:

Как надоело, как постыло:
Билеты, письма, города,
А я не авиапосылка,
чтобы летать туда-сюда...

Мольбы об уюте, о тепле домашнего очага, о заботах и нежности близких

Поговори со мной, как с маленькой,
Верни меня в мою субстанцию,
Верни в уют домашних тапочек
и в узнаваемость вещей...

И тут же снова:

Я засиделась здесь не слишком ли?
Или еще в дорогу рано?
Мне этот город жмет под мышками,
а я ношу его упрямо.

...Как будто нет иной планиды мне,
чем город со следами штопки,
с названьем тряпочно-корридовым
да с вечной башнею на сопке.

Так окончательно исчезает “город-родина-дом-гнездо”, и “место человека во вселенной” превращается в Вечный Вокзал.

ЭТЮД ВТОРОЙ. ИВАН КЛИНОВОЙ: ОРФЕЙ В АДУ

Творческое кредо Ивана Клинового определилось очень рано. Его первая большая рукопись (10 класс) так и называлась “Я – поэт, не место мне в природе”. Если вспомнить, какую роль всегда играла природа в творчестве русских лириков, то эта декларация выглядит более чем вызывающей. И действительно, если внимательно читать – одно за другим – стихотворения Клинового между 1997 и 2000 годами, то можно заметить, что функцию “природы”, вдохновляющей и просветляющей сознание художника, в них выполняет “городской пейзаж”.

Лирический герой бродит среди этих фонарей, железобетонных конструкций и стеклянных витрин как следопыт с другой планеты, примеряющий к этой каменной пустыне свои представления о высоком и прекрасном. Городские образы на поэтическом полотне молодого художника образуют странные гибриды с культурными символами, которые давно и неразрывно соединены с этими представлениями.

Виолончели-фонари
К тебе протягивают руки... (1999)

Держи меня, и боль пройдет,
Асфальт впитает мокрый снег.
Луна потухнет, Бог войдет
Под ногти рук, под кожу век... (1999)

И год за годом, шаг за метром
Я раздавал себя мирам...
Теперь гуляю вместе с ветром
По подворотням и дворам... (1999)

В окне моем – шоссе и ЛЭП,
Немного снега, дом кирпичный
И старый магазинчик “Хлеб”... (2000)

Но выпал снег. Останки фонарей
Все, как один, на Йорика похожи... (2000)

На этот серовато-черно-желтый фон молодой поэт бросает изысканной формы пятна и силуэты. Можно сказать, что он – как на сцене (“на импровизированной сцене”) – заставляет своего героя примерять разные маски. Самые излюбленные – Манекен, Пьеро, Поэт...

Объединяет эти маски ощущение игры, в которую Кто-то неизвестный, но всемогущий (Кукловод), вовлекает беспомощных кукол – будь то гениальный Чаплин или Старый музыкант со своей подругой-скрипкой. Со временем это чувство – бесконечной зависимости человека от высшей силы, которая, как марионеток, дергает нас за ниточки, заставляя совершать нам самим непонятные действия, – только усиливается. Но при этом усиливается и другое чувство – чувство автономности человеческой души от любого внешнего влияния, возможности замкнуться в собственной вселенной с любимыми вещами и людьми. Отсюда еще один очень интересный пространственный образ – образ Раковины, замкнувшей в себя мир Поэта. Городской шум Раковина впитывает в себя и превращает в “стихотворный гул”.

Я прихожу домой, сажусь на стул
И снова слышу стихотворный гул,
Как в раковине спрятанное море,
Как что-то непонятное в моторе,
Как чувство, что когда-нибудь умру...

Это и вправду очень похоже на античность, на мир греческих героев, которые мыслили себя не более как живыми игрушками в руках богов, но в то же время совершали величайшие подвиги и в чувстве собственного достоинства находили смысл и утешение среди испытаний и бедствий, которые завистливые боги беспрерывно обрушивали на них.
Постепенно из всех масок, которые Иван Клиновой успевает примерить к 2005 году, продуктивной остается одна – маска Орфея. Она синтезирует обе идеи – “зависимости” и “свободы”. Лирический герой этих стихов очень точно раскрывается в маленькой поэме об Орфее. Только “адом” для нового Орфея становится современный Город, в котором легко узнается Красноярск (даже не просто узнается, а прямо