Наблюдая на речи своей, потому, потому,
Что скажи – и случишься у слабой звезды,
                                                        внутри кожи –
Я себя говорю, вместе с речью в тебя ухожу –
Смерть приходит, как речь,
                                  что оставлена нами на позже.
Потому что река узнает – не границы песка,
А твое сокасание с ней – и плюет на русалок,
От того в ноябре ее хворь так бесстрашно близка,
И кристально направлена вглубь –
                                               будто гарканье галок,
Не успевших покинуть ее
                                          и притянутых Рыбами вниз,
Проведи по воде и почувствуешь,
                                                   как покидает природа
Нас с тобой – ты, конечно,
                                  замрешь на секунду, средь птиц,
Я конечно в созвездье твоем водяном
                                                  растворюсь. Из оплота
Своих выбранных тел,
                                    ты заметишь, как видят меня,
Те слова, что когда-то отпущены мною на волю,
Как тебя ожидает вода среди веток огня,
Потому что... и только сейчас...
                                               она ощутила свободу.
Потому что вода нестерпима для пауз и жжет
То есть лжет языку
                                шепотки ледяных наговоров...
Я по капле стираю страницы,
                                                 пока те, пугаясь себя,
Прячут нас среди почвы,
                                      всегда натыкаясь на шорох.

* * *

я вышел в свой город где был кислород
пусть немного ещё

мне поднятый подлый из вялой земли
говорил: горячо

лежать среди камня где камень
тобой говорит

я вышел в свой город которым немного
болит

г. Кыштым

ДиН память

Геннадий ЛЫСЕНКО

* * *

Пройдет пора благополучья,
и станут
в проблесках вины
у тополей заметней сучья,
темнее пятна у луны.
И небо, отражаясь в луже,
подскажет сердцу в некий час,
что мы должны быть с виду хуже,
чтоб не обманывались в нас.

* * *

С подоконника смотрит косо
мокрый голубь:
спугну иль нет?
Жизнь поставлена на колеса.
Осень гасит зеленый свет,
и надолго уже.
И снова
над неприбранностью двора –
сетка серая,
как основа
полувытертого ковра.
Сетка мелкая,
как подробность –
всеобъемлемости взамен.
И пугает меня добротность
четырех неизменных стен.
И боюсь я своих пророчеств
пуще грома,
но умер гром.
Это – музыка одиночеств
омывает мой гулкий дом.
Это – выросшее за тридцать
и смеющееся в глаза,
ежедневное,
как – побриться.
Это – дождик на полчаса.
Осыпаются листья в лужу.
Шпарит музыка наугад.
И молчу я,
вложивший душу
в расцветаюший листопад.

* * *

Иглопад, капель, морока
с гардеробом и с детьми
начинаются с Востока,
а не с Юга. Ты пойми,
что у нас... Да что тут спорить –
солнце красное встает.
Загустеет скоро проредь
ржавых веток. Стает лед.
Все идет пока что гладко,
но туман уже теплей
и заложена взрывчатка
в почки влажных тополей.