Максим ЛАВРЕНТЬЕВ

НЕ БЕЗ
ПОЭТА-ОЧЕВИДЦА

БАБОЧКА-КНИГА

Словно первая бабочка мая,
Принесённая к людям в жильё,
На ладони твоей оживая,
Затрепещет вдруг сердце моё.

И, ещё не поняв что такое,
Пробуждаясь от смертного сна,
Я увижу лицо молодое,
Я почувствую: в мире весна.

Значит, край замогильный нам тесен.
Все стремится из мрака на свет.
Я воскресну в огне моих песен,
Только так воскресает поэт.

Эту жизнь до последнего мига,
Эту повесть любви и скорбей,
Знак бессмертия – бабочка-книга
Распахнёт на ладони твоей.

* * *

В переулочке московском
Сохранился старый дом,
Александр Сергеич Пушкин
Побывал когда-то в нём.

Был он рядом – в магазине,
Покупал он кошелёк,
И к знакомой мнемозине
Заглянул на огонёк.

Он-то знал, что по генплану
Захотят Москву снести,
Но любил Москву Сергеич,
И решил её спасти.

Набивался на гулянки,
Притворяясь простаком, –
На Ордынке, на Лубянке,
На Петровском, на Тверском.

А теперь висит-пылится
Меморьяльная доска,
И шумит вокруг столица –
Им спасённая Москва.

* * *

Москва моих воспоминаний,
В районе улицы Лесной,
Дышала сумраком преданий,
Туберкулёзом и весной.

Но горьким духом напитался
Мой романтический мятеж –
И скучный угол показался,
Как после обморока, свеж!

Не так ли ныне благотворен
Для усыплённых чувств моих
Густой отвар из чёрных зёрен –
Угрюмый лермонтовский стих.

* * *

И допетровская Москва
И маркаврелиевский Рим –
Они закатаны в асфальт,
Освободить их – нужен ритм.

Удар, еще, – и в мерный гул
Сливаются набеги волн –
И ты сидишь на берегу
Воображенья своего;

И возникают из песка
Желаньем творческим твоим –
То допетровская Москва,
То маркаврелиевский Рим...

* * *

На каком-то портрете
(Ренуар иль Сезанн?)
Я встречал уже эти
Неземные глаза.

Словно лёгкая зыбка
Набежит на уста –
Эта полуулыбка
Так знакомо чиста.

Эти руки – к подолу,
Или держат дитя, –
Так напишут мадонну
И столетья спустя.

Потому что на свете
Всё базар и вокзал,
А святое – вот эти
Руки, губы, глаза...