“всегда согбен, словно пест, которым в ступке толкут”. Содержится ли в этой характеристике некий эвфемизм? – не думаю. Стойкий еврейский пест пошибче призрака коммунизма преследовал Розанова многие годы, в его раздумьях о судьбах русского народа. Называл он сей предмет “уд”, страдальчески, но и смешно апеллируя, очевидно, к Матфею: “растерзаша уды его”.

11. Формула ламаистов; перифраз ее (“Ой, Маня...”) в пояснениях не нуждается.

12. “Говорящий на незнакомом... – любовь свою первую бросил”. Вся фраза – дикое смешение из переиначенных слов Павла (I Коринф.,14:2) и Иоанна (Откр., 2:4).

13. В рукописи фрагмент, приводимый ниже, следует непосредственно за описанием изготовления кроватей; переводчик позволил себе, в интересах всей композиции, немного “разгрузить” основной текст, вынеся данное описание в “Ключ”. Вот оно:

“Дверь – это проем, в который домовладелец
может не только войти,
                           но и выбежать, бегством спасаясь
при необходимости, может друга или врага
впустить либо выставить, либо с утра запереться
и никого не видать, либо жену запереть.
Двери делались: деревянные, также встречалась
дверь из камня, и очень уж редко –
                           железная дверь;
дверь бывала:
                           двустворчатая; цельная; лист фанеры,
приставляемый к входу, – у нас такой примитив
назывался “дверь вдовушки”: ни навесок,
ни крючков, ни задвижек она не имела;
                           дверь с порогом;
дверь с лавкой, на которой, бывало, рассевшись
– во сельпо! – шумно щелкали женщины
                           в руку фисташки,
зубоскалючи до ночи. Дверь обычно имела
два шипа – шип сверху и снизу,
                           их разом вставляли
в пазы, то есть вставить-то дело пустяк,
                           заменить-ка попробуй
такую модель, когда время придет заменять!

Гвоздь в двери – был не просто гвоздем.
                           Гвоздь был – символ.

“Дверной гвоздь невозможно вытянуть из двери,
не поранив самой древесины” –
                           мудрец назидает*.

Гвоздь, пред тем как забить его в дверь,
                           громко благословляли –
как благословляют военный поход
                           или как освящают
знамя.

* “Мудрец назидает” – см. Samuel Kraus. “Talmudische Archaeologie”. Leipzig, 1910. Стр. З39.
** Эйнсоф (Эн-Соф) – каббалистическое понимание Бога как неопределимой беспредельности; Тхом – ограниченное пространство вообще (в России – “черта оседлости”).

Но больше, чем гвоздь или знамя –
я нудистские пляжи люблю!”

14. Упоминаемые разновидности крестов имеют также названия: мученический крест (латинский); крест Антония (египетский); андреевский крест (бургундский), и т.д. В христианстве известны 18 форм креста, одна из которых стала эмблемой Международного Красного Креста, пытающегося, впрочем, от мучений и смерти спасать и язычников.

15. “Не все мы умрем...” Интересно, что в различных переводах Нового Завета мы встречаем разное толкование этой фразы, к примеру, у Лютера: “Wir werden nicht alle entschlafen” – (“Не все мы уснем”), а во французском – “Serons pas tous morts” (“Не все мертвы будем”). В этом, я полагаю, этимологически выразилось представление каждого народа о смерти как о только земном или же окончательном космогоническом конце человека.

16. “Суй им в лапу” – в тексте непечатный латинский матюг, который переводчик, впрочем, попытался воспроизвести не только фонетически приближенно, но и придав ему видимость осмысленной фразы: “сунуть в лапу” – выражение вполне всем понятное в “высших” коррумпированных сферах, окружающих личность, подобную перечисленным в тексте.

17. “Откормленные кони” – “Это откормленные кони: каждый из них ржет на жену другого”. У многих авторов, только более, может быть, отдаленно, звучит или подразумевается этот стих Иеремии (5:8), к примеру, у Льва Толстого в “Анне Карениной”, где Вронский – не случайно же, конечно, – так ярко запоминается нам в сцене скачек.

18. Вот полный текст этой песенки, непонятно зачем вставленной – наподобие балаганной репризы – в столь серьезное и отличающееся единством стиля сочинение:

Много роз ли цветет вроде нашей у Бога в саду?
Ты – моя нежная, ты – распускаешь, алея,
пышный бутон и красуешься вся на виду
эйнсофа, тхома**, любовь моя, Sinamomea.

Праздник души, день рожденья ее, торжество
слез лепестковых, повисших над бездною, вея
благоуханием рая, дыханьем его –
ты, несказанная, ты, моя Sinamomea.

Sinamomea, сон или яркая быль?
Господи, благодарю Тебя: в грезах лелея
план Мироздания – впялить в чертеж не забыл
сочный цветок, и цветок этот – Sinamomea!

Не говорите о жизни, о смерти со мной!
Я – ваш иаванский* не знаю, забыл по-еврейски.
Песнь распускает свою – лепестки над землей –
алая синь, симфонически, синамомейски...

19. Удалось расшифровать следующий поврежденный фрагмент:
a. Живое вещество, рассеянное в мириадах особей, – тайна радостей и страданий.