– Да не, правда же... Не выспалась просто... (вечная отговорка).
– Ну, смотри, как знаешь. Мы гулять. С нами?
– Не, тороплюсь.
– Ты держись, Инка! – так зовет меня только Митька.
– Держусь, конечно! Ну, все! Пока.
Расходимся. Пусто. Мне некуда идти. Впереди целый день. Пустой. Мама...

Они завтракали. Маргарите Юрьевне кусок не лез в горло. Она думала, что ее Нюська бродит где-то голодная.
– Ну, ты чего? Случилось что? С Инной опять нелады?
– Не опять. А впервые. Хотя, вообще-то, все впорядке.
– Вижу, – он резко встал, отошел к окну.
Молчание.
– Почему ты не хочешь рассказывать? Я ей не нравлюсь, да?
– Она тебя даже не видела.
– Благодаря тебе. Все было бы гораздо проще.
– Дело не в тебе. Она не хочет делить меня с кем-либо. И еще... она надеется, что когда-нибудь вернется ее отец.
– Где он?
– Не знаю. Бросил, когда была маленькая. Она знает. Но не верит, что он плохой. Говорит: “Вот увидишь, папа вспомнит и вернется”.
– Но он ведь не вернется!
– Пусть верит. Я не хочу, чтобы она ненавидела его, как я своего в детстве. Когда мама работала из последних сил, а сестренкам было стыдно за свои поношенные платья.
– Ну, тихо, моя радость... Тихо... Не мучайся. Уверен. Найдем мы с ней общий язык.
Они сидели рядом, пили чай, думали об одном... И хотели быть вместе. Было этому лишь одно препятствие. Которое они бесконечно любили.

Такого еще не было. Весь день я ходила, просто так. Под вечер подкашивались ноги. Но я не хотела домой. Там все станет чужим после Него. Я ненавижу Его. Была бы пацаном, вызвала бы на дуэль. Не побоялась бы. За маму! Я бы отвоевала ее у Него... Если он хороший, то почему не понимает, я жду папу! Он вернется. Он вспомнит. Обязательно. Ведь я – его. И мама – его. Мы будем вместе! А если даже не вернется... Мне не нужен другой папа! Это ведь... Предательство.

Ровно в 10 Нюська позвонила. Открыла дверь. Она зашла, не заметив, чужих ботинок. Сняла шапку. Размотала шарф. Из кухни шагнул Он:
– Ну, здравствуй, будущая дочка. Давай знакомиться.
Маргарита Юрьевна не успела ничего вставить:
– Это моя мама! Я вас ненавижу! Папа вернется, а здесь вы! Я никогда не буду вашей дочкой!
Инна выскочила за дверь...
– Инюся! Доча!
Не остановилась. Неслась, словно от погони, словно от чего-то страшного и злого... Так, когда-то, бежала она к ней – сейчас не обернулась на отчаянный, зовущий голос. Прыгала через две ступеньки... Мама бро

силась было за ней! Владимир схватил ее за руку: “Куда, раздетая?”
Взглянула на него невидящими глазами... Куртку на плечи, на улицу... Но дочки уже нет! Где искать! Она металась по темному двору, звала. Вышел Он.
– Пойдем. Оденешься, согреешься – поищем вместе...
Как Он не понимал! Не холодно, жарко от ужаса потерять свою Нюську. Где она?
Владимир одел почти насильно. Вышли опять на улицу... Нет нигде! Куда бежать? Что делать? Не успела... Не углядела... Где моя Нюся, боящаяся темноты, прижимающаяся так доверчиво к маме? Где она? Что сломалось в ней?

В школу. Впервые с невыученными уроками. Не это самое страшное. Пусть двойка – все равно... Позади бессонная ночь в страшном, каком-то вымершем городе. Все спят. До нее никому нет дела. Одиночество. Такого еще не было. Хочется не то плакать, не то биться об стены домов. И тихо, и шумно. Где-то проезжают машины. От этого еще страшнее. Как будто, все прежнее, а ее нет. Страшно молчать. Но любой звук пугает. Ночь... А утром – каменное молчание мамы. Изнуренное, застывшее лицо. Не спала. Молча накормила. Молча поправила шарф... И ушла на работу. Папа, где ты, папа? Не помню о тебе почти ничего. Только как подкидывал меня высоко-высоко! Было страшно, но не очень, ведь я знала, поймаешь! Ты же самый сильный, самый надежный. Ты – Папа. Собираю учебники. Надо в школу. А там – расспросы... Может, кто-то видел вчера их из окна. Сочувствие друзей. Не нужно.
Не вызвали. Повезло. Никто не подходил, не спрашивал. Как будто не замечали. Лишь Сашка подошла... но ничего не спросила... Стало странно. Не хотелось их видеть. Никого. Казалось, они лучше, чище. И младше, куда уж деваться, боялась... Сделала уроки в парке. На скамейке. В 11 вернулась домой. На маму не глядела. Спать.

Они стали словно чужие. Маргарита Юрьевна возвращалась домой в 7. Всегда вымытый пол, посуда, теперь не мылись, но и не пачкались. Как будто были вне времени. И в доме все стало вне времени. Инна приходила и уходила, когда хотела. С каждым разом позднее и позднее. Ее не видел никто. Никто не знал, где она. Ее друзья тоже. Потом Он один раз задержался у них. В этот день Инна опять не ночевала. Каждый раз, когда они гуляли вместе вечером или сидели дома, Инна не появлялась. И опять – изнурительные ночи, Утром ожидание... Иногда бесполезное. Ни слезы, ни попытка разговора не помогали. Разбивались об ускользающий взгляд, чужое лицо.

Началась странная жизнь. И странное одиночество... Никто за мной не следил. Все казалось дико. И целые дни на улице. И жизнь без друзей. То есть потом – без друзей. А сначала сочувствующие взгляды, вопросы. Отмалчивалась или выкручивалась. Отступились. Теперь – даже не подходят. Тем лучше. Жизнь без мамы, без дома. Только прийти, заснуть на несколько часов – утром уйти. До ночи. Не хотелось в школу, смотреть, как друзья сидят, болтают о чем-то, смеются... Нет, я их не обвиняла. Сама ушла, сама выбрала. Но... остро не