Александр АСТРАХАНЦЕВ
ГУЛЯ
Кто мы, чьи, откуда? Те ли, за кого себя выдаем – или подменены
родителями, предками, самой жизнью, изменчивой и капризной? Точно ли отцы
наши – отцы, а деды – деды?.. Эти вопросы всегда встают передо мной, когда
кто-то кичится особостью своего происхождения. Как все эти наши фамилии,
отчества, счет предков – даже собственное имя! – зыбки и условны! Не украдены
ли они у кого-то другого, кто должен быть здесь и сейчас на твоем месте,
вместо тебя? – думаю я тогда о слишком самоуверенном заявителе своего
имени... И еще я думаю об этом, когда вспоминаю Гулю.
Давно это было; я тогда сдавал вступительные экзамены на заочное отделение
в один из престижных столичных вузов.
Помню, после первого же экзамена мы выбрались из институтского здания,
голодные, как волки – первый экзамен, как всегда – сочинение, продержали
нас там четыре часа, и шли мы теперь по городскому тротуару в соображении,
где бы поесть, а заодно и выпить, обмыть благополучное начало. Мы – это
четверка абитуриентов, как-то очень быстро узнавшая друг в друге “своего”
и сбившаяся в “толпу”. Мы и поселились в общежитии в одной комнате (селили
по четыре). Объединило нас сразу несколько параметров: во-первых, все
мы были уже взрослыми и – почти одного возраста: от двадцати пяти до тридцати,
во-вторых, провинциалы, а в-третьих, инженеры (в этот вуз дозволялось
поступать с инженерным высшим образованием). В-четвертых, все уже обременены
семьями и должностями, и в то же время – достаточно молоды, веселы, общительны
и жадны до жизни и знаний.
Стоял сухой и теплый сентябрьский день; мы шли, расталкивая прохожих и
размахивая портфелями и сумками с уже ненужными хрестоматиями, еще не
остывшие от напряжения, и, хохоча и перебивая друг друга – прямо как школьники
вырвались на свободу! – хвастались, кто и как изловчился надуть бдительного
и хитрого препода. И тут обнаружилось вдруг, что с нами идет пятый: какая-то
пацанка-переросток, и – тоже с набитой книгами сумкой. Мы решили сначала,
что прибилась случайная прохожая.
– Ты кто? – не выдержал и спросил кто-то из нас.
– Да вы что – я же рядом с вами сидела! – обиделась пацанка.
– А-а! – неопределенно ответили мы, бесцеремонно рассматривая ее, потому
как вместе с нами сидело на экзамене не меньше сотни человек – разве всех
упомнишь? Тем более что переросток – такой невзрачный: жилистая, тонконогая,
с острыми коленками, лицо бледненькое, губки и носик – тонкие, и все это
– на тонкой шейке; темные волосы подстрижены, как раньше говорили, “в
скобку”, то есть ровненько и коротко, чуть ниже ушей. И серенький костюмчик
на ней – не первой свежести, и туфлишки на ногах – стоптанные. Вот и все,
и сказать больше нечего. И – ни единого-то яркого пятна, ни одной заметной
детали. Разве что гла
за, если попристальнее вглядеться: темные, распахнутые и очень
серьезные, в темных же пушистых ресницах.
– Как же тебя зовут, красавица? – чуть-чуть, разумеется, с иронией.
– Гу-уля.
Ну, тут сразу в четыре рта переключились на Гулю: какая милая девочка,
да какое редкое имя – единственный раз, кажется, встречалось в пионерской
книжке “Про Гулю Королёву”. И что это за имя такое?.. Оказалось, Гуля,
если перевести на взрослый язык – Августа, а Августа – потому, само собой,
что родилась в августе. Под знаком Льва, между прочим, а лев – зверь серьезный,
заставляет с собой считаться, ему пальца в рот не клади...
Ладно. Купили, зубоскаля мимоходом, две бутылки водки – взрослый все-таки
народ – и пошли искать обжираловку подешевле. И тут оказалось, что Гуля
– москвичка и знает Москву, как свой собственный дом; мы передали ей честь
быть нашим Сусаниным, и она привела нас во вполне приличную столовую,
в которой мы, кстати, дешево и сытно пообедали, благодушно выпивая между
блюдами по соточке, быстро и деловито разливая водку по стаканам между
колен под столом, так как прямо над нами на стене висел грозный плакат:
“Распитие спиртных напитков строго запрещено!”.
Гуля между тем включилась в наши разговоры, оказавшись в доску “своим
парнем”. И даже выпила с нами чуточку, уступив нашим преступным уговорам
глотнуть “этой гадости” – “для снятия стресса”.
Потом пили кружечное пиво у пивного киоска в каком-то тихом парке за стоячей
мраморной стойкой, прямо под большим кленом. Парк по случаю буднего дня
и дневного времени был пустынным; шелест палой листвы под ногами только
подчеркивал тишину, и нам ничто не мешало по мере того, как мы пьянели,
галдеть все громче. Нам, всем четверым – то есть, пардон, уже пятерым!
– собравшимся здесь со всей России, было так хорошо, так тепло под нежарким,
клонящимся к закату солнцем, что хотелось крепко обняться всем вместе
и никогда уже, вовек не расставаться.
Но тут на нашу серую мраморную столешницу шлепнулся сверху бледно-желтый,
с красными прожилками кленовый лист, и кто-то из нас проникновенно сказал:
“А ведь это уже осень, ребята!” – и нам, оттого что вспомнили, что и в
самом деле лето прошло, что скоро ненастья, холода и слякоть, что так
быс
Скачать полный текст в формате RTF