Светлана НЕЧАЙ
ДЕТИ АРАБОВ
Он начал записывать свои впечатления об этом мире, поскольку
ощущал себя в нем чужим. Их улыбчивость казалась ему упреком, хотя никто
не ставил ему в вину нелюдимость и мрачность. Долгое время не подозревал
о физиологических различиях между ним и окружающими, пока однажды, на
посвященном духам празднике, с ним не сделался обморок, вследствие которого
на время стал таким же – он увидел мир их глазами. Волшебный фейерверк
звуков и красок пытался позже перенести на бумагу. Так, создал теорию
восприятия, основанную на понятии физического поля, которое он понимал
как предрасположенность к “симпатии” между элементами различной природы.
Основной его заслугой считается создание символической теории речи, не
получившей, впрочем, полного признания. Следует напомнить о скандальных
обстоятельствах его исчезновения вместе с другими членами преступной группы,
ставившей своей целью полный пересмотр незыблемых основ нашего общества
и лишь благодаря случайности избежавшей справедливого возмездия: это случилось
в дни праздника всех Святых, в октябре, в окрестностях Харавы. Итак, вот
эти, с позволения сказать, записки ученого чудовища, само существование
которых было бы невозможно без использования высоких технологий нашей
цивилизации; ведь всем нам ясно, что эти записки в некотором роде объективация
ментальных флуктуаций, неуловимых иначе: так пресекается лет мотылька.
“В следующий раз сделаю это стоя, – отметил я, застегивая пуговицу на
брюках и глядя вслед Хельге, бесшумно выскользнувшей в приотворенную дверь
на третьем этаже главного корпуса университета им. Сен-Бева.
Странными путями приводит нас Господь к осознанию своего предназначения.
Прошел год с тех пор, как я вышел на шоссе и сел в попутную машину, которая,
как оказалось, направлялась в сторону Харавы, согласно просьбе другого
пассажира, который вышел по нужде и с которым, возможно, машина меня спутала.
Из поездки мне запомнилась безумная цифра, которая высветилась на счетчике,
как только мы встали у роскошного гостиничного комплекса в центре Харавы.
Гробовой голос бортового компьютера вынудил у меня обязательство незамедлительно
расплатиться, с тем машина хлопнула дверцей и отбыла.
Озираясь, я заметил субъекта с залысинами, который делал мне призывные
знаки. Невероятно, но этот Вергилий меня знал, с профессиональной приветливостью
провел лабиринтами лестниц наверх, где для меня был снят номер. Так я
стал здесь жить: а что мне оставалось делать?
Наутро меня разбудил телефон. Кто-то со скверной дикцией язвительным тоном
интересовался, почему я не в здании университета, где обязался прочесть
курс лекций, и раз уж договор заключен, о чем он весьма сожалеет, то не
буду ли я любезен усадить свою задницу в автомобиль, предоставленный администрацией.
Еще не проснувшийся толком, я не успел вставить в эту тираду ни реплики,
только согласно кивал и гля
делся в зеркало трюмо. Когда в трубке стихло, я медленно застегнул
рубашку, причесался и вышел. Ключ от двери был с брелком, из прозрачного
камня на меня смотрело чье-то лицо, смутно знакомое. Я еще любовался чудной
вещицей, когда оказался в вестибюле. Здесь было пусто. На улице ждала
машина.
В пути я сосредоточенно думал. Из двух одно: либо налицо вчерашняя путаница,
которой наконец придет конец, когда выяснится, что я не тот, за кого меня
принимают, либо у меня что-то с памятью и я действительно обещал что-то.
Только вот на какую тему лекции? Филология, которой я занимаюсь, слишком
обширный предмет. Тут мои размышления прервались: машина бесстрастно объявила,
что мы достигли главного корпуса университета им. Сен-Бева. Сердце у меня
забилось: этот университет я закончил ровно двадцать лет назад. Много
позже Тони Штирнер объяснил мне, несведущему в политике, по каким причинам
и в какой исторический момент город, где я рос, был переименован в Хараву.
В смятении взялся за инкрустированную прохладную ручку двери и тут же
очутился в объятиях профессора Панаева, преподававшего историю еще в годы
моего студенчества. Он так радовался, что я смутился. Я оторвал взгляд
от его озаренного слезами лица и огляделся. Меня окружали другие почти
забытые профессора. Я подумал, что должен сказать что-нибудь сентиментальное
и уже открыл было рот, как вдруг раздался звонок, он оглушил и испугал
меня. Я шагнул к доске с расписанием занятий, коллеги уже резво бежали
по лестницам к своим кафедрам, я стал лихорадочно искать себя в списках,
обнаружил в графе “Отделение общей филологии”. Третий курс, предмет –
“Теория языковых контактов”. Еще минут пять бродил по коридорам, разыскивая
315-ую аудиторию.
Студенты, хрустевшие чипсами, воззрились на меня с интересом. После процедуры
знакомства я вспомнил пару-тройку свободных от инвектив анекдотов. Отсмеявшись,
небрежно поинтересовался, имеются ли у кого-нибудь представления о предмете,
который нам предстоит изучать. Горе мне: лишь одна девчушка, запинаясь,
сообщила, что тема, кажется, касается способов понимания между существами
различных миров. Я с печалью подумал: это, возможно, и моя проблема тоже;
взглянул на часы, висевшие на стене, и начал свою лекцию.
“Представьте банальную ситуацию: некое тонкоматериальное существо из тех,
что были известны раньше под именем духов, передает сообщение, пользуясь,
например, силами медиума. Встает вопрос: можем ли мы для понимания смысла
сообщения пользоваться грамматикой нашего языка? Вопрос кажется
Скачать полный текст в формате RTF