Тебе еще мерещатся слова –
Бессвязные, зловещие и, верно,
От них еще кружится голова
И вздрагивает сердце суеверно...
СЕНТЯБРЬ
Все дальше даль и холоднее холод;
Прозрачней дым и ближе горизонт...
На три парящих радуги расколот
Армагеддонских сил восточный фронт;
Там ангелы в беззвучной брани бьются,
Перемежая в небе свет и тьму,
Но сердце не дает себя коснуться –
Ни ангелам, ни Богу... никому.
ОКТЯБРЬ
И снова – словно не было! – исход
Всесильного растительного духа...
Вселенной вдохновенная разруха
Меня на преступление влечет,
А злобные прельщенья зимних роз
На свежегравированных страницах, –
Как обещанье неизбежных лоз
Господних...
В этих бледных вереницах,
Вернее, в толщах брошенных руин –
Неписаные истины ржавеют...
Но мысль, как камень, брошенный в кувшин, –
Все разбивает вдребезги... живее
Моей минутной власти – Вечный Жид...
Вон – по асфальту тень его бежит...
– Ах, полно... это листья... пепел счастья...
Огни... в нечистых стеклах Лиллас Пастья...
ЭЛЕГИИ
1.
Траву ее заоблачное знанье
Неявно – сушит... Август. Небо низко
И горячо, как будто наказанье
Геенною не только очень близко,
Но – неизбежно. И лишь долгий опыт –
Питье неутоляющее – лечит
Надорванное сердце... Все – кругами
Незыблемыми движется... и ропот
На ужас возвращения в начало
Всего, дыша, расцветшего, нимало
Усмешке Божьей не противоречит...
И время принимаешь, словно знамя
Эпохи примирения... Как мало
Мы занимались в сущности – любовью!
Как мало меду чистого вкусили!
Как долюшку – соломенную – вдовью,
Едва примерив, в пепел износили,
А не насытились... но древний голод
Уж сам в себе находит утоленье.
Твой мир не поколеблен, не расколот,
Лишь полон до краев... Твои березы
Шуршат и утешают обещаньем
Через полгода снова здесь светиться
Зеленой дымкой... сладостным прощаньем...
И я в неоспоримости свечений,
Как бы заговоренных в этих ветках,
Читаю повесть вечных отречений,
Как приговор читают в синих клетках
Невинной ученической тетради...
2.
Сто лет назад здесь отдыхали звезды –
Лиловые и красные... Лежали
На розовых камнях, и мы их брали
Тихонько в руки и в руках держали,
Дивясь их влажной тяжести... на пляже
Изящные фарфоровые чашки –
С большой орех величиной – повсюду
Нам попадались под ноги... что это
Скелетики морских ежей, узнала
Я тоже с удивлением! Природа –
Плод Гения – блаженно виртуозна,
И жизнь, и смерть – шутя – воссоздавая
В каком-то неразумном совершенстве,
Но в тождестве бесчисленных созданий
Она высокородно уязвима!
Была – и нет. Движение, другое –
И пляж, подобный жеваной бумаге,
Так мертв, как лишь созданье человека
Мертво бывает...
3.
Из моего короткого зрачка,
Из левого, вибрируя и млея,
Растет живая лиственница... выше,
В прозрачной ослепительной лазури
Ее густые кружевные лапы
Горизонтально движутся и дышат,
Щекотно мне в лицо пылинки сея...
А над ресницами другого глаза
Качается, мерцая, паутина –
И в ней жучок запутался... бедняга
Уж перестал барахтаться... и я
Помочь ему не в силах... что могу я
Своим корявым великаньим пальцем?
Лежу – не шевелясь... по мне шагает
Венец творенья – черный муравей...
В свой муравейник тщится до заката
Доставиться, а я ему – помеха.
Какая непомерная гордыня!
“Что он – Гекубе? Что ему – Гекуба?”
Тебя он на дороге не заметил...
Что ты такое в мире муравья?!
4.
Он видел смерть. В ногах своей постели.
Из маленького тусклого окна
Курился свет, и тени шелестели
По комнате, куда вошла она.
Его всю ночь трепала лихорадка
И надрывал застрявший в горле ком,
Но к утру неожиданно и сладко
В лицо пахнуло легким холодком...
Жар отпустил, и в душном полумраке
Он мог уже предметы различать:
На табурете смятый лист бумаги
И белую соседнюю кровать,